Сладкая соль - [2]

Несколько лучше изучено творчество пенджабцев — самого многочисленного из народов Пакистана. Существует несколько сборников пенджабских сказок, записанных как в Пакистане, так и в Индии. При этом в Пакистане больше внимания уделялось сказкам, содержащим мусульманские. реалии или нейтральным, в Индии — тем, в которых действовали герои — индусы и сикхи — или упоминались индусские боги.

О том огромном значении, которое играл фольклор в жизни пуштунов, говорит хотя бы тот факт, что в Пешаваре — центре северо–западной пограничной провинции — есть целая Улица сказочников. Это поэтическое название, появившееся в старину, довольно точно передает характер данной части города. Один из европейских исследователей, наблюдая в этих местах выступления народных поэтов и сказочников, писал: «Базарный рассказчик обыкновенно останавливается в самом людном месте и начинает одну из своих историй. Тут же его окружает толпа, упивающаяся эпизодами повествования; прохожие и проезжие с трудом пробираются сквозь толпу, если не останавливаются сами, чтобы ее увеличить».

Народы современного Пакистана, обладающие своей особой культурной традицией, издавна поддерживали тесные связи между собой. Поэтому в их творчестве, в первую очередь в сказках, мы видим много общего, что объясняется сходными культурно–историческими условиями жизни народа. Более тысячи лет тому назад на их территориях появились первые мусульманские завоеватели, а вместе с ними пришли и проповедники ислама. Как правило, эти религиозные деятели превосходно знали более развитые в то время арабскую и персидскую литературу. По мере укрепления ислама в долине Инда влияние арабско–персидской культуры, ближневосточной литературной традиции на культуру народов, населяющих современный Пакистан, возрастало все больше. Вот почему в сказках пенджабцев и белуджей, синдхцев и пуштунов в равной мере встречаются цари–падишахи и министры–везиры, исламские судьи — кази и начальники местной полиции — котвалы, действуют волшебники — дивы и джинны, герои перед своими подвигами испрашивают благословения Аллаха и мусульманских святых.

Как уже отмечалось, у пакистанских народов нередко сказка соседствует с легендой, более того, легенда часто порывает связь со своей исторической первоосновой и сама превращается в сказку. И тем не менее в большинстве случаев разница между ними ощущается довольно четко. Если легенда сознательно ориентируется на какое‑то историческое событие (реальное или выдаваемое за реально происходившее), то в сказке видна отчетливая установка на вымысел, фантазию. Отсюда и разный характер изображения героев, разная локализация действия. В сказке герой, как правило, безымянен, действие происходит в «некоем царстве», без всякой привязки к географическим реалиям. Кроме того, в легенде более ярко выражено авторское начало, иногда можно с большей или меньшей достоверностью говорить о ее создателе, тогда как в сказке авторство стерто из‑за бесконечного ряда переработок в процессе устной передачи.

Знакомясь с фантастическим миром пакистанской сказки, читатель найдет для себя много понятного и хорошо известного ему по фольклору других народов. Мир чудесного в главных своих чертах един во всех странах света. Одухотворение первобытным человеком природы привело к возникновению говорящих зверей, к превращению героев в животных, в различные предметы. Тигр так же легко разговаривает с человеком, как и с шакалом («Хвост к хвосту»). Часто чудеса совершаются как бы помимо воли героя. Так, недалекий и даже трусоватый крестьянин с помощью хитрой жены совершает без всяких видимых усилий подвиги, о которых он даже не мог и мечтать, и получает самую обычную сказочную награду — половину царства («Убийца Пяти»).

В пакистанских сказках о животных в основе сюжета лежат универсальные коллизии, распространенные у многих народов мира. В них осуждается человеческая несправедливость, социальное неравенство, воспевается находчивость, преданность в дружбе, благородство и честность. Правда, понятия о честности и справедливости в сказочном мире не всегда совпадают с принятыми в обычном человеческом обществе. Старик соблазняет медведя вкусной кашей — кхичри, заставляет его таскать дрова, а потом, вместе со своей старухой, со спокойной совестью обманывает его («Выгодная сделка»). И этот неблаговидный поступок никак не осуждается. Напротив, о нем рассказывается с одобрением, ибо находчивость в сказке ценится превыше всего.

За некоторыми животными закреплены постоянные роли–клише. Так, шакал всегда предстает хитрецом, хотя его хитрость может иметь, в зависимости от конкретной ситуации, как положительную, так и отрицательную окраску. Крокодил всегда кровожаден, но непроходимо глуп. Как правило, его могут легко провести другие звери («Глупый крокодил»).

Исследователи не раз отмечали, что одной из древнейших сюжетных схем в волшебной сказке является история женитьбы человека на чудесной жене. Этот мотив мы видим в синдхской сказке «Моряна». Ее герой проникает в подводное царство, женится на дочери морского царя, с ее помощью достигает удачи во всех своих делах. Но когда Моряна — синдхская русалка — с сыном выходит на морской берег, ее муж нарушает табу и входит в ее хижину без разрешения. Моряна покидает его и возвращается в море — родную для нее стихию. Хочется отметить известное сходство этой сказки с «Царевной–лягушкой» из русского фольклора. Сожжение Иваном–царевичем шкуры лягушки является таким же нарушением табу, повлекшим за собой трудные испытания героя.