И только Василисе сказал:
— Опять обманула меня Ксения...
— Как так, Степаныч? — не поняла его жена.
Но он не объяснил ей смысла этих слов.
Через несколько дней Архип, все время обретавшийся в непривычной для него задумчивости, запряг коня и только в последнюю минуту, вваливаясь в сани, сообщил Василисе:
— Съезжу я, старуха, хоть теперь туда, в Верхнееланское... Поспрошаю, как да что...
Архип нахлестывает коня, въезжая в Верхнееланское, и к Ксеньиной избе подъезжает быстрой рысцой. Заплаканная и осунувшаяся, постаревшая Арина Васильевна встречает его со слезами.
— Вот, Архип Степаныч, не захотела Ксеночка на свете белом жить. Руки на себя наложила. Срамота-то какая! грех-то какой!..
Старухины слезы гнетут Архипа, он отворачивается от нее и с внешней суровостью ворчит:
— Что ж теперь-то слезы лить?.. Слезами тут никакой помощи быть не может!.. Надо бы ране глядеть...
— Да глядела я! Глядела, Архип Степаныч!.. Да какие мои старушьи силы супротив ее итти были!?..
Слезы снова заливают лицо Арины Васильевны. Не переставая плакать, начинает она рассказывать о последних днях жизни Ксении.
Архип сумрачно слушает.
В этот же день возвращается он обратно домой. Долго кряхтит и отмалчивается на расспросы Василисы. Потом идет к Аграфене.
— Письмишко бы мне опять в город бы послать надо! — заискивающе говорит он девке.
И долго диктует путанное и пространное письмо Коврижкину. А под конец отдельно для Васютки:
«...Образуйся, Василей Архипыч, в науке крепким человеком. Чтобы тебя никакие заковырки в жизни не сбивали. Закручивай молодые твои годы в настоящем образовании и слушайся правильных умных людей...».
32.
Опущенное в синий почтовый ящик письмо идет в волость, оттуда треплется в чьей-то сумке до Верхнееланского. В Верхнееланском, в сельсовете его ощупывают многие руки и чьи-то глаза ухватывают неровные строчки адреса:
...Ксении Коненкиной.
Афанасий Косолапыч слышит, как секретарь вслух читает эти слова, и с издевательством, глумливо замечает:
— Ну, умники в городах: утопленнице письма посылают!.. Хо!.. Давай, Егор Никанорыч, его сюды, мне давай! я его в речку спущу: не догонит ли покойницу!..
Секретарь похлопывает пальцами по конверту.
— Надо бы, Егор Никанорыч, вскрыть. Нет ли чего делового.
— Вскрывай.
Письмо вскрыто, разорванный конверт летит на пол. Чужие люди медленно читают не для них написанные строки.
— Сладко написано! — грохочет Афанасий Косолапыч.
— Любовное послание! — определяет секретарь: — Подпись: Павел Гаврилов. Тот это пишет, работничек ее, с которым она путалась... Желает внове возвратиться. Понятно!
— Поздновато пишет-то! — ухмыляется Егор Никанорыч. — Кабы неделькой поране...
— Опоздал!..
Опустошенное и осмеянное письмо шелестит в руках у секретаря.
— Уничтожить его?
— Валяй.
— Стой, погоди! — волнуется Афонька: — зачем нистожать? Я его лучше искурю. Все польза будет! — Он хватает листок и прячет его в кисет.
...Город опаздывает...
33.
Город опаздывает. Кипит на улицах жизнь. Трещат и грохочут разнородные шумы. Звенят и гудят путанные, перепутанные голоса и звуки. Трепещет дробь барабанов, вспыхивают весело возгласы и песни. Солнце пляшет в зыбком влажном воздухе. Солнце пляшет в дымящихся легким паром лужах.
Начинает свое неистовство ранняя весна.
Скоро оживет молодая, новая жизнь.
Скоро лопнут набухшие почки.
Скоро расцветет каждогодная, необманчивая, прочная радость...
Рыхлые пласты лоснящейся земли выворачиваются из-под сверкающего землей же отполированного лемеха. Мухортка напрягается и изо всех сил тянет тяжелую соху.
Косматая голова Архипа обнажена. Солнце гладит тепло и ласково косматую голову.
— Но-но, Мухортка! Тяни, приятель!.. Не поддавайся! — покрикивает Архип на коня.
— Натужься! Вот!.. вот!... Но-но, старик, не плошай!..
34.
Васютка из школы уходит вместе с другими ребятами на реку.
Город обнят двумя реками и одна из них в весеннее половодье сердито заливает прибрежные улицы.
Ребята идут смотреть на эту непокорливую реку.
Мутная вода, вспененная у краев, крутилась омутами, надвигаясь валами, несла на себе остатки льда, коряги, дрова, всякий хлам. Мутная вода вышла из берегов и обмывала дома, из которых убрались уже жители, вливалась в переулки, плескалась и шипела.
Над рекой стоял звонкий гул. На берегу, там, куда еще не дошла вода, толпились люди. Над людьми вспыхивали возгласы, крики, испуганный или беспричинно радостный рев.
Ребятишки протиснулись к самой воде.
Васютка жадно глядел на сумасшедшую, ликующую, неудержимую реку и вспоминал родную Белую реку. Вспоминал веселый плеск ее поды, тальники, которые купаются в ней, тихие курьи, в которых летом вода теплая и мягкая, как щелок.
Васютка под шум воды вспоминает многое. И его тянет домой, к матери, к отцу, к Мухортке.
Но беспечные товарищи вспугивают его воспоминания, его тоску.
— Айда, ребята, дальше! — радостно волнуются они. — Там вода дамбу разворачивает!.. Айда!
И Васютка убегает с ними дальше, растеривая свою ребячью тоску. Туда, где река грозна и неукротима, где мощь ее кажется непреодолимой.
35.
Белая река, сбросив с себя истлевший, ржавый лед, несет лишние воды в широкие, большие реки. Белая река впадает в одну из рек, омывающих город.
