Сладкая горечь магии - [9]

Рэн пробежалась по рынку и купила за медную монетку буханку грубого темного хлеба раз в пять лучше того, который ей пришлось отдать. Потратилась на свежие травы и кусок оленины – обычно о такой роскоши она и мечтать не смела. И несмотря на потяжелевшие корзины, осталась еще одна серебряная монетка.

Домой Рэн дошла быстро. Вплыла в калитку с улыбкой на губах, которая померкла, когда из дальней комнаты донесся шум. Девушка поставила корзины на стол, зачерпнула ковш воды и аккуратно понесла ее отцу.

Девушка медленно приоткрыла дверь, роняя капли воды на ботинки.

– Папа?

Отец тихо вздохнул и слабо улыбнулся. Рэн помогла ему сесть, бережно поднесла ковшик к его потрескавшимся губам. По подбородку скатилось несколько капель.

– Вот и моя птичка, – хрипло прошептал он. Кожа у него была скользкая от пота. В волосах проступило еще больше седины, чем утром – даже на висках пробилась белизна. Он казался испуганным, но узнавал дочь. Его разум не погас. Рэн облегченно выдохнула.

Отец коснулся ее щеки; тонкая, как бумага, кожа на его ладони шелушилась.

– Знаешь, я бы без тебя пропал. Да чего там, помер бы. – Он попытался усмехнуться, но получилась только гримаса.

– Не говори так, – прошептала Рэн непослушным языком. – Ты вечно так говоришь. Ты поправишься.

Она убрала его руку и вновь накрыла ее тяжелыми одеялами из грубой шерсти.

– Я сделаю тебе похлебку.

– К черту ее, – сказал он, морщась. Рэн принужденно рассмеялась, хоть оба они знали, что он не способен съесть почти ничего, кроме супа.

– Поспи, – велела девушка. То, что ее отец даже не попытался спорить, лишь подтвердило его слабость.

Рэн выскользнула обратно в большую комнату, положила кости индейки и травы в воду и поставила котелок на огонь – закипать. Повесила пустые корзины на крючки около двери, сложила полотенца и убрала их обратно в шкафчик.

Когда вещи заняли положенные им места, Рэн пододвинула стул к камину, залезла на него и достала с полки коричневый кувшин. Он казался простым и невинным, как и сама Рэн. Никому бы и в голову не пришло, что в нем есть что-то ценное.

Рэн настороженно обернулась к двери в папину комнату. Он ничего не знал о скудных сбережениях, которые ей удалось наскрести, об обедах, в которых она себе отказывала, чтобы услышать приятный звон монет. Куры старели. Они не смогут нести яйца вечно. Рэн нуждалась в запасном плане.

Она вытащила пробку из кувшина и высыпала монеты на старый деревянный стол. Разложила по кучкам: несколько медяков, две бронзовые монетки и один драгоценный золотой, который она отложила для сборщиков налогов, что придут осенью.

С этими деньгами девушка много чего могла – например, забрать их и сбежать на поиски лучшей жизни. Тут хватало, чтобы встать на ноги, найти работу и комнату с кроватью. Даже чтобы отправиться в Ведьмины земли и наконец-то обучиться магии. Узнать, кто Рэн такая.

Она повертела монету Тэмсин в пальцах – ее тепло успокаивало. Ради отца она пожертвовала всем: сердцем, будущим, магией. Наверняка она кое-что заслужила и для себя.

Со стороны очага послышались плеск и шипение. Девушка виновато сгребла и монеты, и свои мечты обратно – в надежное убежище. У нее остался только отец. Нельзя бросать его. Рэн со вздохом поставила кувшин на полку и заглянула в котелок – пора было возвращаться к невзрачным будням.

Вода закипала.

3. Тэмсин

Вот уже четыре дня к Тэмсин никто не заглядывал.

Утро перетекало в день, день таял и обращался в вечер – словно пламя, сначала ревущее, потом тлеющее и гаснущее. Руки жаждали работы. В груди трепетал страх – он рос с каждым днем, прошедшим без стука в дверь. Запас любви иссякал.

Ведьма опасалась, что из-за мора, что мчался по королевству, будет неоткуда взять еще.

Она старалась отвлечься – рассматривала стены, пытаясь увидеть в разноцветных камнях фигуры: над очагом – облако, трещина у окна похожа на кукурузный початок, а у двери – собачка, которую видно, только если повернуть голову и прищуриться так, что отдается в мозгу.

Тэмсин заштопала вручную несколько пар протертых до дыр носков из грубой шерсти. По ее мнению, носки протирались слишком быстро, чтобы тратить магию на починку. Не хватало еще бороться с икотой каждый раз, когда большой палец на ноге прорывается сквозь старую шерсть.

Но это, конечно, была не вся правда.

После изгнания у Тэмсин изменились отношения с силой. Ушли в прошлое те дни, когда любой каприз исполнялся по взмаху руки. Она больше не похвалялась своим могуществом, не испытывала границы возможного. Новая Тэмсин больше не верила собственному чутью. Эта Тэмсин не заслуживала уверенности, которую дарил талант. Не в мире, где она – живет, а Марлина – мертва.

Будто в подтверждение, игла воткнулась в нежную кожу под ногтем.

Отложив штопку, Тэмсин поворошила длинной железной кочергой угли в угасающем очаге. Дерево для растопки почти кончилось, запасы еды и прочего тоже иссякали. Ведьма взглянула на корзину, с которой ходила на рынок пять дней назад. Внутри остался только бледно-зеленый кочан капусты и единственное коричневое в крапинку яйцо.

Этого и ребенку бы не хватило, но Тэмсин не собиралась отправляться за покупками на городскую площадь. Не теперь, когда мнение горожан о ведьмах так сильно ухудшилось. Раньше Тэмсин с оглядкой, но доверяли, а теперь поносили. Даже… ненавидели.