Сквозняк - [2]

— Ну как же это может быть? — искренне недоумевает Митя.

— А ещё большая, — презрительно тянет Петя. — Ведь он с ухой хлеб ел, а в ухе всегда кости. Вот он и набрал их целый мешок.

Леонид Львович берёт со столика у изголовья постели бутылочку с нитроглицерином и лижет пробку. С сердцем день ото дня делается всё хуже. Скоро две недели, как он не встаёт с кровати. Тусклым и далёким кажется ему сейчас всё. Даже Зиночка. Она где-то там, в том мире, из которого доносятся эти мешающие ему голоса. Он устал. Глубокая слабость владеет им. Зачем он лижет эту пакость? Как всё глупо. Зачем?

Когда Кузнецовы только въезжали в квартиру, Леонид Львович ещё бодрился. Каждый день выходил гулять. Два-три часа работал над своими библиографиями. Читал газету. Мальчишки его немного боялись. Поселившись на новом месте, они в первый вечер долго рассматривали Леонида Львовича в приоткрытую дверь. Леонид Львович сидел за столом и читал. Хаямина, поглядывая на дверь, временами ворчала, но оставалась лежать, уткнув нос в его ботинок. Глаза Леонида Львовича за стёклами очков казались большими, тёмными и страшными. Над глазами серо-жёлтыми неровными пучками торчали брови, похожие на прошлогоднюю травку.

— Они у него вбок растут, да, Петь? — спросил о бровях Митя.

— Не вбок, а вперёд, — поправил Петя. — Так у всех, кто уже старый.

Седая борода и усы были тоже клочкастыми, но густыми, зато голова до самого затылка оставалась голой, и ясный зайчик от настольной лампы свободно бродил по ней. На затылке у Леонида Львовича курчавились сивые волосы, спускаясь низко по шее. Когда он откидывал голову назад, кончики этих волос налезали на бархатный воротник домашней куртки. Сидел Леонид Львович очень прямо. Петька где-то слышал, что так сидеть заставляли в старых гимназиях.

Как выяснилось потом, на улицу Леонид Львович всегда выходил с палкой. Палка была чёрная, лакированная и с ручкой, напоминающей рукоятку от пистолета-пулемёта.

Пока мальчишки рассматривали Леонида Львовича, он вдруг перестал читать и о чём-то задумался. Он думал так долго, что мальчишкам стало скучно, и они осторожно прикрыли дверь.

А через несколько дней у Леонида Львовича случился сердечный припадок, и он слёг.

Братья Кузнецовы успели уже многое повидать на своём веку. Их отец был военным, а военные недолго задерживаются на одном месте. Братья жили в Омске, Корсакове-на-Сахалине, Мурманске. Везде после очередного переселения они быстро завоёвывали себе почёт и уважение среди дворовых старожилов. В Омске Пете пришлось ради этого влезать на второй этаж по водосточной трубе. Митя тогда ещё не мог вытворять подобное из-за своего малого возраста. В Корсакове братья уже вместе спрятались между сетей на кавасаки и, к зависти ребят чуть ли не всего Анивского побережья, удрали с рыбаками в море. Наталья Яковлевна сутки бегала по причалам, не выпуская из рук лаконичной записки, которую ей оставили сыновья: «Мама, мы ушли в море на кавасаки. Не волнуйся. Петя, Митя. Пожалуйста».

В Мурманске нравы были суровее, и для утверждения своего авторитета братьям пришлось принять участие в нескольких драках.

В Ленинграде проверка моральных и физических качеств братьев Кузнецовых должна была состояться в большой междомовой войне. Об этом при первой же встрече объявил Пете белобрысый Генка Сидорчук из девятнадцатой квартиры. Генка сидел на косой гранитной тумбе у подворотни и поигрывал медной биткой. Одно ухо его шапки было наполовину оторвано и понуро висело. Другое торчало вверх и чуть шевелилось под ветерком. Генка из девятнадцатой был предводителем их двора, и Петька уже знал это от других ребят. Предводитель презрительно посмотрел на Петю светлыми глазами и процедил:

— Ты! Учти, — днями будем с пятым домом дело иметь. Чтобы ты и тот пацан, что брат твой, были. Понял?

— Понял, — угрюмо буркнул Петя. Ему не понравилось высокомерие Генки, хотя такое обращение с вновь прибывшими и было обычным.

Братья быстро выяснили, что пятый дом проходной, что через него идёт кратчайший путь к школе, в которой им предстоит учиться, но что пользоваться этим путём весьма опасно. Корни междомовой вражды давно канули в Лету — никто не помнил о них, но стороны систематически обижали одиночек. Недавно мальчишки из пятого дома разбили нос девочке, которая жила на той лестнице, где теперь поселились братья. Это было неслыханно! Можно, а иногда и должно, оттаскать какую-нибудь ябедницу-плаксу за косу или вмазать ей снежок за воротник пальто. Но побить маленькую девочку — это совсем подло. Теперь уже не в мелких стычках, а в генеральном столкновении должны были разрешиться вопросы чести и справедливости.

День битвы, пользуясь болезнью Леонида Львовича, Митя начал с того, что выкрал и спрятал его палку — уж больно велико было её сходство с огнестрельным оружием. Петя не занимался такими глупостями. Он пришивал к шапке ремешок, ибо знал, что в пылу боя можно остаться без неё. Наталья Яковлевна с интересом поглядывала на это его занятие, пытаясь догадаться, что бы могла означать такая самостоятельность её сына. Но Петя с момента последней трёпки, полученной за то, что он прикрепил к ушам Хаямины материнские бигуди, хранил на своём лице такое выражение, будто он навсегда осознал вред всякого озорства. Однако какое-то смутное беспокойство закралось в материнское сердце. Беспокойство усилилось, когда Наталья Яковлевна заметила, что Митя с озабоченным лицом время от времени ходит в кухню и смотрит в окно. Окно выходило во двор, а это место подозрительно для всех мам мира.