Сквозь время - [27]

идет борьба прекрасного с уродством

и мыслящего здраво

   с сумасбродством.

Борьба меня волнует, как всегда.

Она живет настойчиво и грубо

в полете птиц, в журчании ручья,

определенна,

   как игра на кубок,

где никогда не может быть ничья.

Почти из моего детства

Я помню сад,

круженье листьев рваных

да пенье птиц, сведенное на нет,

где детство словно яблоки-шафраны

и никогда не яблоко-ранет.

Оно в Калуге было и в Рязани

таким же непонятным, как в Крыму:

оно росло в неслыханных дерзаньях,

в ребячестве, не нужном никому;

оно любило петь и веселиться

и связок не жалеть голосовых…

Припоминаю: крылышки синицы

мы сравнивали с крыльями совы

и, небе синее с водою рек сверяя,

глядели долго в темную реку.

И, никогда ни в чем не доверяя,

мы даже брали листья трав на вкус.

А школьный мир? Когда и что могло бы

соединять пространные пути,

где даже мир — не мир, а просто глобус,

его рукой нельзя не обхватить…

Он яблоком, созревшим на оконце,

казался нам,

на выпуклых боках —

где родина — там красный цвет от солнца,

и остальное зелено пока.

Август, 1939

В поезде

В вагоне тихо.

Люди спят давно.

Им право всем

на лучший сон дано.

Лишь я не сплю,

гляжу в окно:

вот птица

ночная пролетает

над рекой

ночной.

Вот лес далекий шевелится,

как девушку,

я б гладил лес рукой.

Но нет лесов.

Уходит дальше поезд.

Мелькает степь.

В степи озер до тьмы.

Вокруг озер трава растет по пояс.

В такой траве когда-то мы

с веселым другом

на седом рассвете

волосяные ставили силки —

и птиц ловили,

и, как часто дети,

мы птиц пускали радостно с руки.

В вагоне тихо,

люди спят давно.

Им право всем

на лучший сон дано.

Но только я

сижу один, не сплю…

Смотрю на мир ночной —

кругом темно.

И что я ни увижу за окном,

я, как гончар, в мечтах

сижу леплю.

Некогда

Клены цветут.

Неподвижная синь.

Вода вытекает в ладонь.

Красиво у Дона,

И Дон красив,

Тих и спокоен Дон.

Вот так бы и плавал

В нем, как луна,

У двух берегов на виду.

И нипочем

Мне б его глубина,

Вода б нипочем в цвету.

Вот так и стоял бы на берегу

И в воду глядел, глядел;

Вот так бы и слушал

Деревьев гул, —

Но много сегодня дел.

1938

Попутно

Я, кажется.

Будто все спутал,

Чувства стреножил со зла.

А ты говоришь:

— Попутно,

Нечаянно как-то зашла. —

Минуты проходят в молчанье,

Нам не о чем говорить.

И будто совсем случайно:

— Поезд уйдет до зари,

Поезд уходит скорый… —

Его не вернуть назад.

Я ждал тебя

И без укора

Хотел тебе все сказать.

Сказать,

Что при этой погоде

Непогодь в сердце,

Дождь.

А ты говоришь:

— Проводишь?

К поезду ты придешь? —

На улицах воздух мутный —

Это идет весна.

Ушла

И с собой попутно

Радость мою унесла.

1938

Гуси летят

Гуси летят в закат

Розовый, как крыло;

В перистые облака

Рвутся они напролом.

Милая! Я к тебе…

Милая! Посмотри —

Гуси летят в Тибет,

Стая, другая, три.

Больше их, больше там,

В воздухе голубом,

Но я не хочу летать,

Я не могу летать —

Я хочу быть с тобой.

Одно письмо

Вот я письмо читаю,

а в глазах совсем не то,

что в этих строках, нет.

Над полем, Поля,

полнится гроза,

в саду срывает ветер

яблонь цвет.

Ты пишешь:

«Милый,

выйдешь — близок Дон,

и рядом дом.

Но нет тебя со мной.

Возьмешь волну донскую

на ладонь,

но высушит ее

полдневный зной».

Так пишешь ты…

В разбеге этих строк

другое вижу я —

шумят леса…

К тебе я ласков,

а к себе я строг.

И грусти не хочу.

Ты мне близка.

Но как все это

трудно описать,

чтоб не обидеть…

Знаешь,

я б сказал —

меж нами нет границ

на много лет,

Над полем, Поля,

полнится гроза,

в саду срывает ветер

яблонь цвет.

В душе —

   дороги жизни

   между гроз,

а я иду,

товарищи вокруг.

Попробуй это все понять

   без слез

и, если можешь, — жди,

мой милый друг.

Полине

Как замечательны,

как говорливы дни,

дни встреч с тобой

и вишен созреванья.

Мы в эти дни,

наверно, не одни

сердцами стали

донельзя сродни,

до самого почти непониманья.

Бывало, птиц увижу

на лету

во всю их птичью

крылью красоту,

и ты мне птицей

кажешься далекой.

Бывало, только

вишни зацветут,

листки свои протянут в высоту,

ты станешь вишней

белой, невысокой.

Такой храню тебя

в полете дней.

Такой тебя

хотелось видеть мне,

тебя

в те дни

большого обаянья.

Но этого, пожалуй,

больше нет,

хотя в душе волнение сильней,

хоть ближе

до любимой расстоянье.

Все отошло

в начале расставанья.

Осень (Отрывок)

Сентябрьский ветер стучит в окно,

прозябшие сосны бросает в дрожь.

Закат над полем погас давно.

И вот наступает седая ночь.

И я надеваю свой желтый плащ,

центрального боя беру ружье.

Я вышел. Над избами гуси вплавь

спешат и горнистом трубят в рожок.

Мне хочется выстрелить в них сплеча,

в летящих косым косяком гусей,

но пульс начинает в висках стучать.

«Не трогай!» — мне слышится из ветвей.

И я понимаю, что им далеко,

гостям перелетным, лететь, лететь.

Ты, осень, нарушила их покой,

отняла болота, отбила степь,

предвестница холода и дождей,

мороза, — по лужам — стеклянный скрип.

Тебя узнаю я, как новый день,

как уток, на юг отлетающих, крик…

Весна

Она начиналась у самого моря,

у края соленой густой воды.

Она заводила с деревьями споры,

когда заходила в мои сады.

И где проходила, журча и пенясь, —

там травы тянулись на яркий свет.

И лист, пробегающий по ступеням,

напоминал о густой листве,

о розовых днях и о первоцветах,

о ласке любимой, о песне простой,

про старость, глядящую косо на это

и все-таки думающую о том.

По-своему верующую глубоко

в силу солнца и в силу людей.