Сквозь страх - [57]

— Если быть почтительным к глупости да к неверным суждениям и выводам своих начальников, значит, повторять их ошибки, — заметил Олькеницкий.

«Молодец он, — подумал Измайлов, — сразу понял, что за фрукт сидит перед ним».

— Как вы сказали? — Старик приложил ладонь к уху.

— Я говорю, что иногда полезно быть непочтительным и упрямым, — пояснил председатель губчека, — особенно если речь идет о работе.

— Да-да, разумеется, — закивал головой посетитель, поднимаясь со стула.

— Минуточку, Александр Павлович, — остановил того хозяин кабинета, — подскажите, пожалуйста, где сейчас находится Мулюков? Он вообще-то в Казани?

— Да, милостивый государь, он, кажется, здесь. Капитан грезил наукой, преподавательской деятельностью. Не исключаю возможности, что он уже начал трудиться на этой наипристойнейшей ниве.

Когда бывший начальник контрразведки закрыл за собою дверь, чекисты позвонили в университет. Оказалось, Мулюков работает преподавателем на юридическом факультете с января месяца. Единственно полезное, что почерпнули чекисты из этой беседы с бывшим полковником Кузьминым, таким образом, оказались сведения о местонахождении Мулюкова.

Измайлову хотелось отправиться в университет немедля. Это понимал и Олькеницкий (Шамиль рассказал председателю губчека о всех своих злоключениях в Чистополе осенью семнадцатого года и о той роли, которую сыграл в его жизни капитан Мулюков).

— Сейчас, Шамиль, потерпи чуток, — улыбнулся Олькеницкий, — через пяток минут отпустим тебя. — И, уже обращаясь к Брауде: — И, как говорят в народе, давеча не стал подводить итоги нашего разговора втроем. Полагал, что беседа с таким тузом, как начальник военной контрразведки, что-нибудь нам даст. Но от него как от быка молока… А вот архив, с которым мы ознакомились, видимо, со временем даст свои плоды. Во всяком случае, потемки неизвестности исчезнут в какой-то мере. Но на это уйдет не один день. Так что давайте-ка подведем итоги коллективной мысли на сегодняшний день.

Председатель губчека подошел к окну и открыл фрамугу.

— Итак, — резюмировал Олькеницкий, — мы в прошлый раз все пришли, в сущности-то, к одному выводу: записку на газетном клочке сработали либо эсеры, либо монархисты. Так?.. Так. Но, учитывая, что савинковская организация более многочисленная и разветвленная, как это проясняется, — примат за ней. Разумеется, это не значит, что не нужно обращать внимания и на монархистов.

На этом они разошлись в тот день. Мулюков оказался в университете, но Измайлову пришлось подождать, пока закончились у того занятия. Лампочки еще не горели, и в коридоре первого этажа царил легкий полумрак. Шамиль с любопытством и благоговением разглядывал все вокруг. Ведь у него была давнишняя мечта — поступить в этот знаменитый университет.

«Кого только не видели эти стены, — с восхищением подумал Измайлов, осторожно дотрагиваясь до них, как до живых загадочных существ. — Неужели когда-нибудь эти стены будут взирать и на меня как на своего студента?» От этой мысли у него захватило дух. Погрузившись с головой в волшебное озеро сладостных грез, Шамиль не заметил, как окончились занятия и как прошел мимо него преподаватель Мулюков, которого он сумел потом настичь уже в вестибюле у выхода.

Рыжеволосый, небольшого роста, Мулюков резко повернул голову, блеснув солидной лысиной, когда Измайлов слегка дотронулся до его локтя.

— Талиб Акрамович, мне хотелось бы с вами поговорить, — тихо, смущаясь, произнес Шамиль, как первокурсник, который имеет «хвосты».

Мулюков замедлил шаг и, полагая, что перед ним студент, коротко бросил:

— Завтра приходите. Завтра. Я буду в это же время. — Но, сделав шаг, вдруг остановился. — Погодите, погодите. Кажется, я с вами встречался по прежней работе, по службе в контрразведке…

— Вы не ошиблись, Талиб Акрамович. Моя фамилия Измайлов. Вы тогда крепко выручили меня. Спасли от расстрела.

Мулюков довольно улыбнулся. Видно было: ему приятно слышать слова благодарности, что не забыли его. Пусть даже эта признательность исходит от юноши, от которого мало проку.

— Где вы сейчас? Чем занимаетесь? — участливо осведомился Мулюков у своего бывшего подследственного.

Измайлов не сразу ответил на его вопрос, обдумывая, как бы объяснить все поделикатнее, чтобы сохранить этот доброжелательный тон разговора.

— Видите ли, Талиб Акрамович, при революции действует принцип крайних полюсов. Как поется в гимне: кто был никем, тот станет всем.

— И наоборот, — ввернул Мулюков, продолжая улыбаться, — кто был всем, тот стал никем.

— Но по вас этого не скажешь, — перебил его Измайлов.

— Да что вы, ей-богу, — махнул рукой новоиспеченный преподаватель, — я был при канувших режимах самой маленькой шестеренкой в огромном военном механизме. Мелкий клерк от контрразведки, выбившийся из голодных низов. — Словно чувствуя, кто перед ним, и потому как бы оправдываясь, бывший офицер контрразведки заявил: — Мой отец до сих пор на здешнем мыловаренном заводе потеет простым рабочим.

— Понятно… — проронил Измайлов —…Я вот чего вас побеспокоил… Мне хотелось бы услышать ваше мнение, есть ли на пороховом заводе германская агентура? Это одно…