Сквозь страх - [14]

— Доводится мне, что золотишком у большевиков командует либо дилетант, либо жулик хорошего масштаба, — с охотничьим азартом проговорил он, пристально глядя на своего адъютанта. — При таком-то неспокойствии в Москве и так хранить?! Нет. Надо быть прирожденным остолопом! Нет, голубчик, тут что-то не то. Сдается, туда имеют ход должностные воры. Им это выгодно: можно потом все свалить на грабителей. Создают для этого условия. Хороша добыча! Мы, пожалуй, воспользуемся этим. А?.. — Махно сел на стул и нервно застучал костяшками пальцев по инкрустированному столу. — Видимо, большевички не смогли еще убрать старых чиновных крыс из финансовой системы. Вот они и прогрызают им государственные карманы. Это нам на руку.

В тот же день Махно снарядил своего эмиссара в Москву для организации нападения анархистов на Гохран. Этим доверенным батьки был Евлампий Предыбайло, дядя Митьки Сабадырева. Но дядюшке в Москве не повезло, их явочную квартиру накрыло ЧК. Ему одному из немногих удалось скрыться, правда, с пулей в плече. После этой неудачи Махно начал готовить группу нападения прямо у себя, в Гуляй-Поле.

В начале 1918 года над Советской Россией начали сгущаться темные тучи. На юге страны набирало силы белое движение, на Дону вспыхнули многочисленными пожарами казачьи мятежи, зыбкой болотной почвой становилась земля на Урале: местное зажиточное казачество не признало Советской власти, но самое страшное — возникла реальная опасность наступления германских войск и захвата городов, где хранился золотой запас страны. Советское правительств было вынуждено в мае 1918 года перевезти золотой запас в наиболее безопасный район страны — Казань, где местное население с самого начала активно поддерживало Советскую власть. В кладовые Казанского банка были доставлены золото, платина, драгоценные камни общей стоимостью более 700 миллионов золотых рублей, хранившиеся в Москве, Петрограде, Тамбове и Самаре. Эти ценности и составляли золотой запас молодого Советского государства.

Старания Махно поживиться золотишком в Москве оказались, однако, тщетными. Но эта мысль занозой сидела в его авантюрной голове, и он решил снарядить в Казань группу нападения. Батька уже обмозговал план этого мероприятия и прикидывал, кому бы поручить это опасное дело. Нужен был проворный, как хорек, но хитрый, как лиса, человек. Он уже не раз мысленно перебирал весь состав контрразведки и своих ближайших помощников. На примете было трое, среди них и Митька Сабадырев. Махно решил лично побеседовать с каждым из них перед тем, как окончательно остановить свой выбор.

Когда Сабадырев оказался в апартаментах Махно, тот, широко расставив ноги, встал перед ним и долго всматривался в Митькино лицо, словно врач, который прикидывал: как лучше сделать пациенту пластическую операцию. Потом хозяин зала отошел к окну и тяжелым взглядом смерил гостя с головы до ног, точно хотел определить его рост до сантиметров. Митьке от этого взгляда показалось, что батька читает его мысли. И по телу пробежал противный холодок. «Насквозь видит. Это точно. Хорошо, что не оставил в последний раз у себя сережки. А то б…» — Митька попытался не думать, что его ожидало бы, если это случилось.

Но внутренний голос подсказал ему: «Шмякнул бы рукояткой маузера по голове, и вытащили бы вперед ногами…» В эту минуту он благодарил своего дядюшку, предупредившего его пагубный поступок. Пропал бы из-за Тоськи: ей хотел подарить сережки. Митька мысленно перекрестился.

— Поди-ка сюды, соколик, — вкрадчиво проговорил Махно. — Вижу в глазах испуг. — И кивнув: — О чем беспокойство-то, а? Аль я уж тебе не родной батька? А? — И переходя на шепот: — Аль мысль черная приблудилась супротив моего дела? Моей казны?

Сабадырев побледнел.

— Что вы, что вы, батька…

И уже громко, как актер на сцене, батька произнес:

— Вижу, такая мысль была. Была, соколик ясноблудный. Оно конечно, тебе, хлопчику, кольца да серьги не нужны. Зато жуть как охочая до них Тоська.

Митька вздрогнул. На висках проступила испарина.

Голос Махно сделался сиплым, как у конченого алкоголика:

— Дядьку твоего хорошо знаю. Мужик он ничего. Проверенный. Свой. Служит исправно. Хочу, чтоб и ты на него смахивал. Чуешь?

— Чую, батька, чую…

— Я те, соколик ясноглазый, толкую, чтоб не сгубил свою головушку буйную. Через Тоську два хлопца сгинули.

Махно умолчал, что она по его велению шпионит за всеми, с кем шляется. У него с ней уговор: все рассказывать, про все, что слышит и видит. За это он разрешал Тоське оставлять то, что дарили ухажеры. А двух ее кавалеров батька расстрелял за то, что те утаили золотишко при «экспроприации» да подарили его этой гарной дивчине, коей была Тоська. Ее большие, черные, как у цыганки, красивые глаза с длинными ресницами приводили в сердечный трепет всех, на кого они устремлялись. А о ее жарких объятиях ходили легенды.

Батька осторожно, кончиками пальцев потянул его за рубаху-косоворотку, словно она была сшита из папиросной бумаги и могла порваться. Митька встал перед ним навытяжку.

— Чую, соколик ясноблудный, хотел колечко аль сережки Тоське поднесть, чтоб крепче любила, жарче ласкала. Да испугался…