Сквозь испытания огнём - [40]

— Он чувствовал ответственность за всех нас, и поскольку он хороший человек, нравственный человек, его работа заключалась в том, чтобы защищать нас, а не в том, чтобы мы брали на себя часть его ответственности за то, что произошло. Но разве это не еще один способ сказать, что он считал нас всех детьми? Что мы не были взрослыми? Но мы взрослые люди, ты же знаешь. Мы сделали свой выбор, каждый из нас, и мы точно знаем, с чем сталкиваемся, потому что вы и он объясняли нам это на каждом шагу. Вы не обманули нас, вы не ввели нас в заблуждение, вы не обманули нас, и вы чертовски уверены, что не заставляли нас! Мы стоим рядом с вами, потому что хотим этого. Потому что вы дали нам шанс, а также выбор. Потому что мы гордимся тем, что находимся здесь. И если в конце концов нам всем суждено умереть, то мы тоже сделаем это рядом с тобой и никогда не оглянемся назад. Не потому, что какая-то экзистенциальная, непреодолимая сила вроде Гбаба не оставила нам выбора, а потому, что у нас был выбор. Потому что, в отличие от Федерации, у нас есть шанс победить, и ты, и Мерлин, и Пей Шан-вей, и Пей Ко-янг, и все другие мужчины и женщины, которые погибли, чтобы доставить вас сюда, дали нам этот шанс.

Его собственные глаза заблестели от непролитых слез, и он покачал головой, глядя на нее.

— Может быть, никогда не было никаких настоящих сейджинов, не так, как учит о них Церковь. Но ты и Мерлин — это то, чем должны были быть сейджины. Какими на самом деле могли быть сейджины, подобные Коди, несмотря на Церковь. И если ты собираешься маршировать по моей жизни, как какая-то мифическая героиня, вызванная к жизни волшебством, притворяющаяся технологией, тогда не смей не позволять мне пройти через это рядом с тобой! Ты можешь быть на тысячу лет старше меня, если смотреть с одной стороны, но я на тринадцать лет — стандартных лет, а не сейфхолдских — старше, чем была ты, когда тебя перевели на «Экскалибур», и я, черт возьми, уже не ребенок. Я имею право стоять рядом с тобой и смотреть в будущее так же, как и ты. У меня есть право умереть за то, во что я верю, за правду, которой вы с Мерлином научили меня, если это произойдет, как это сделала Нимуэ Элбан. Но самое главное, я знаю, что говорю, и у меня есть право сказать это, и чтобы ты посмотрела мне в глаза и сказала, что не любишь меня, если это окажется правдой.

Их взгляды встретились через стол для завтрака, и она почувствовала, как ее губы задрожали, когда интенсивность этого требования обожгла ее.

— Так скажи мне, — мягко сказал он. — Скажи мне, что ты можешь посмотреть мне в глаза и сказать мне это.

Дворец, казалось, затаил дыхание вокруг них, когда его лицо расплылось за пеленой слез, вызванных ее искусственными глазами. А потом медленно покачала головой.

— Нет, — услышала она свой голос, и слезы были в ее голосе, а не только в глазах, когда она протянула руку через стол. — Нет, я не могу.

VIII

Дворец протектора, город Сиддар, республика Сиддармарк

— Значит, мы можем считать это окончательно подтвержденным?

Лорд-протектор Грейгор Стонар посмотрел через свой стол на Сэмила Гадарда, хранителя печати республики Сиддармарк, и Гадард пожал плечами.

— Это еще долго не будет подтверждено по-настоящему, — сказал он. — Не сейчас, когда вся проклятая империя, по-видимому, охвачена пламенем. Но, сказав это, я думаю, что это должно быть правдой. Если бы он выбрался, Ю-кво уже трубил бы об этом трону Лэнгхорна.

— И если он не вышел, учитывая то, что, как мы знаем, произошло в Шэнг-ми, это, вероятно, было так же отвратительно, как говорится в сообщениях, — прямо сказал Дариус Паркейр, сенешаль республики, с мрачным выражением лица. — Если они добрались до него, лучшее, на что он мог надеяться, это то, что это было быстро… и я сомневаюсь, что для Шан-вей это было так.

Стонар медленно кивнул и провел рукой по волосам. Ему был всего пятьдесят один год, но его волосы совершенно поседели, а пальцы рук начали раздражающе, почти непрерывно дрожать.

В этот момент его карие глаза потемнели, когда он попытался представить, на что это должно было быть похоже. Как и Паркейр, но в отличие от Гадарда или Хенрея Мейдина, канцлера казначейства, Стонар в свое время был военным. Он видел уродство боя. И, несмотря на это, он был мрачно уверен, что ничто из того, что он видел, не могло сравниться с улицами Шэнг-ми, когда кричащие бунтовщики окружили стражников императора Уэйсу и штурмовали карету. Самая мягкая версия, которую они слышали, гласила, что Уэйсу был избит до смерти. В более уродливой версии говорилось, что его буквально разорвали на части заживо, используя его собственных лошадей, чтобы подвергнуть такому же наказанию, какому его Копья подвергали стольких крепостных за эти годы.

Стонар подозревал, что уродливая версия была также точной.

— Мне на самом деле не очень нравится признавать это, — сказал он, — но во мне есть часть, которая не может не испытывать определенного удовлетворения от того, что случилось с ним. — Он покачал головой. — Что это говорит обо мне, если я могу пожелать, чтобы кто-то умер таким образом?

— Это говорит о том, что вы человек, который видел, как миллионы ваших собственных граждан были убиты во время вторжения, в котором активно участвовала армия Уэйсу, милорд, — мягко ответил Данилд Фардим, архиепископ Сиддармарка. — И тот факт, что вам не нравится это чувствовать, говорит о том, что вы человек, чей моральный компас все еще работает.