Скверная кровь - [5]

Его срубленная голова полетела в корзину, а я снова и снова повторял услышанное, потрясённый тем, что высокий, язык высших эльфийских домов, я, оказывается, знаю так же хорошо, как и тот, на котором говорил последние дни.

Мне трудно объяснить, почему я решил пробраться к эшафоту и отдать долг вечности погибшему. Я встал у корзины с отрубленной головой и увидел, что на щеке синеет огромное пятно. Присмотревшись, рассмотрел как минимум два клейма. Причём поставлены были в разное время, новое поверх старого или старых…

Вечером я спросил у наставника:

– Пипус, у казнённого сегодня полуэльфа на щеке я разглядел клейма. Почему его клеймили не один раз?

– Владельцы рудников клеймят своих рабов, а когда такого раба перепродают другому хозяину, тот выжигает новое. Наверное, этот парень менял хозяев много раз…

Спустя день я повстречал компанию молодых эльфов. У них в услужении был полукровка. Я наблюдал за ними всего минут десять, но увидел достаточно, чтобы сделать вывод: эльфы относятся к полукровкам даже ещё хуже, чем захватчики-люди, потому что бастарды вроде меня служили им живым напоминанием о власти чужестранцев, захвативших их землю и творящих насилие над их женщинами.

Если несколько дней назад я, окрашивая волосы, всего лишь подчинялся старику, от которого зависел, то с этого дня делал это чаще, чем отрастали корни белоснежных волос.

Пипус продолжал обучать меня премудростям алхимии и лекарскому мастерству. Он делал это, наверное, с таким же упоением, как и раньше, когда учил меня читать и писать. Но при этом старик каждый день твердил, что для полукровок и эльфов обучение в империи запретно. Упаси меня Единый когда-нибудь похвастаться своими знаниями или умениями. Не каждый барон в Калионе мог поставить под договором свою подпись.

Обучая бастарда-полукровку, старик рисковал. Я ведь на самом деле не юнец, у которого только проклюнулись под мышками и между ног белые волосы. И то моего контроля едва хватало, чтобы скрывать свою образованность. А как же это удавалось малышу все эти годы до моего вселения в его тело?..

Прошло около месяца, как я оказался в этом странном мире. Старика позвали осмотреть одного важного человека, и Пипус взял меня с собой. Оказалось, помощь требуется не графу Трибо, а управляющему его имением, который внезапно почувствовал себя плохо после еды. Я вошёл в особняк вельможи в качестве слуги лекаря, неся кожаную сумку, в которой он держал свои медицинские инструменты и склянки с эликсирами на все случаи жизни.

Когда мы пришли, управляющий лежал на диване. Пипус принялся осматривать больного, а тот почему-то уставился на меня. Что-то в моём облике привлекло его внимание, возникло впечатление, будто болезный когда-то раньше видел меня и теперь узнал.

Старик заметил эти взгляды своего пациента и нервным жестом руки дал мне знать, чтобы я вышел из приёмной. Я и сам понимал, что ничего хорошего в сложившейся ситуации ждать не приходится. Минут через двадцать на высокий порог городского особняка вышли граф Трибо и мой благодетель. Они перешёптывались, и, поскольку смотрели на меня, речь явно шла обо мне. На лице Пипуса я читал нешуточный испуг. Я ещё не видел, чтобы его лицо было так искажено от дурных предчувствий.

Граф поманил меня к себе. Оказалось, я на полголовы выше его.

– Посмотри на меня, мальчик, – велел он и, взяв меня рукой за подбородок, принялся поворачивать моё лицо из стороны в сторону, словно выискивая что-то известное ему одному.

– Тот же самый нос и уши, посмотри на его профиль, – сказал он Пипусу.

– Нет, – возразил старик. – Я хорошо знаю того человека, и сходство между ним и этим мальчиком хоть и имеется, но лишь самое поверхностное. Я лекарь, уж я-то в таких вещах разбираюсь, можете мне поверить…

Не желая спорить при мне, граф сказал:

– Мальчик, иди домой.

Я вынужден был уйти, оставив Пипуса продолжать непростой разговор. А когда старик вернулся домой, то ничего рассказывать не стал, и мне пришлось спросить прямо:

– На кого, по мнению графа, я оказался похожим?

– Амадеус, что касается твоего рождения, есть определённые обстоятельства, о которых ты ничего не знаешь и никогда не узнаешь. Ради твоего же блага это лучше хранить в тайне, ибо в противном случае ты снова окажешься сброшенным со стены трупом среди тех несчастных, которых некому предать огню.

Тогда он больше ничего не сказал. А на следующий день, ближе к вечеру, когда я, как обычно, готовил краску для волос, которая, надо признать, весьма неплохо продавалась, в мастерскую ввалился подвыпивший Пипус. Он выглядел очень странно: бледный, осунувшийся, с тёмными мешками под глазами. Мой учитель явно нервничал.

– Собирайся и уходи. Ты покидаешь столицу навсегда.

– Один? – В тот момент я почувствовал себя настоящим мальчишкой. Страх сковал мои ноги.

Старик улыбнулся вымученной улыбкой и ответил:

– Тебе повезло. В Клихе хватает престарелых аристократок. Мы отправимся туда вместе и осчастливим их своей краской.

До этого захудалого городишки мы добирались двое суток. Мне, землянину, жителю двадцать первого века, эти тридцать или сорок километров от столицы, когда на кону стояла жизнь, показались недостаточно длинным расстоянием, чтобы забыть об угрозе разоблачения. Или от чего там на самом деле мы бежали? Но Пипус повеселел, несмотря на то, что некоторое время у нас даже не было крыши над головой. Оказалось, старик забыл извлечь из тайника кошель с деньгами. Мы не могли снять жильё, купить еду и ингредиенты для краски. Ходили от храма к храму Единого и выстаивали огромные очереди на раздаче хлеба. Действительность я воспринимал только через боль намятых от бесконечной ходьбы ног да через урчание вечно пустого желудка.