Сквер - [20]

– Уйти? – сказал я.

– Уйди, – сказала Анастасия. – Или нет. Останься. Только не лезь ко мне в душу.

– А куда лезть?

Вопрос я задал так, по ходу дела. Никуда я лезть не собирался. А тем более в душу. Такой привычки у меня вообще никогда не было – по чужим душам лазать. Я и по своей-то лазал не слишком. Считая, что потемки – не только чужая душа, но и своя. Своя бывает еще темнее чужой. И довольно часто бывает. А я темноты не люблю. Я ее боюсь с детства.

И потемочность моей души подтвердилась еще один, лишний раз. Я же действительно никуда не собирался лезть. И все-таки полез.

– Сказать, зачем я пошел за тобой? – полез я.

Анастасия задумалась, наверно, решая, нужно ей это знать или не нужно, и решила:

– Скажи.

– Ты меня взволновала.

– В каком смысле?

– В том.

Наконец Анастасия посмотрела на меня с интересом. Кажется – неподдельным.

– Ух ты, – сказала она и посмотрела на меня внимательно. И даже не внимательно, а пристально.

Дальше все произошло со скоростью звука. Хотя и в полной тишине.

Без слов. Так, кстати, когда-то подписывали юмористические рисунки, не требующие подписи. Зачем надо было их подписывать – раз они этого не требовали- непонятно. И зачем Анастасия сделала то, что сделала – тоже непонятно. Поэтому я спросил:

– Зачем?

– Хам, – сказала Анастасия и снова занялась мною.

“Может, она просто по мужику соскучилась, по любому мужику – а не по мне”, – подумал я, но думать так не хотелось, было не с руки, и через секунду я уже не думал никак.

– Который час? – совершенно не вовремя и не к месту сказала

Анастасия. Я встал, подошел к столу и посмотрел на будильник.

– Три пятнадцать.

– Пора и честь знать, – Анастасия вздохнула и длинно, сверху донизу, потянулась.

– Я знаю, – сказал я.

Мы сходили по очереди в ванную, по очереди оделись.

– Ну, давай, – сказала Анастасия.

Я пошел к двери.

– Ты вот что, – Анастасия подошла поближе и ткнулась мне носом в шею. – Ты забудь все это. На всякий случай.

– Почему? – сказал я.

– Мы же не дети, – сказала она. – Я скоро бабушкой буду.

– И что?

– А то, – Анастасия отстранилась и отошла сначала на шаг, затем еще на шаг. – В нашем возрасте, Вовик, люди живут как живут. И меняют свою жизнь только в крайних, так называемых экстраординарных случаях. У тебя случай экстраординарный?

Я подумал, что у меня случай самый что ни на есть ординарный, и сказал:

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – сказала Анастасия.

А я сказал, что у нее есть шанс стать не только бабушкой, но и матерью, сделав заодно меня отцом, так как должен же в конце концов кто-то это сделать. После чего ушел.

Когда я пришел в сквер, народ уже собрал свои баулы. Зимой рано темнеет. А в темноте, ясное дело, никакой торговли быть не может. Даже Таня перебирается в это время туда, где есть электрический свет, – поближе к уличным фонарям. Она не любит этот момент, потому что здесь стоит среди приличных людей искусства, и сутенеры, которым независимая, как вся страна, Таня не платит, к ней не пристают. А не платит им Таня наотрез. Они говорят ей – убьем, а она им – вот убьете, тогда и заплачу.

Вечером, в темноте, наступает их время. Но тут делать нечего, смена дня и ночи неизбежна, и, значит, неизбежно из темноты переползать под фонарь и стоять под ним в полном и опасном одиночестве. Тане, как никому другому, нужно показывать товар лицом. Хотя, в общем, не только им и не только ей.

– Мы уже думали, ты не придешь никогда, – сказали мои соседи по работе.

– Куда я денусь, – сказал я соседям и стал тоже собирать свои поделки в брезентовый просторный мешок.

Без меня ничего не продалось. Никак что-то спрос и предложение не могут уравновеситься – то спрос опережал предложение, теперь предложение оторвалось от спроса.

Домой пришел пешком. Не из экономии. А впрочем, и из нее тоже.

Лифт опускался долго, откуда-то с самого верху. Я нажал на ручку двери и потянул ее на себя. Из лифта, почесываясь, вышла огромная черно-бурая дворняга. Картина получалась сюрреалистическая, поскольку в мозгу сразу возник вопрос, как она захлопнула за собой дверь и как нажала кнопку? Я попытался все это себе представить. Безуспешно.

Положив свой мешок у порога, я вошел в комнату. Жена молча сказала:

– Ничего?

– Почему ты всегда ждешь от меня худшего? – сказал я вслух, и она вышла из комнаты, бормоча что-то себе под нос. Видимо, распределяя оставшуюся у нее сумму денег на оставшиеся в месяце дни, часы и минуты. При этом она не знала и не задумывалась, сколько этих дней, часов и минут осталось не в месяце, а вообще.

И что это за часы и минуты, какие они по качеству и составу, и что будет после них, после того, как они пройдут. Не понимала она, видно, что это “после” и есть самое настоящее будущее.

Стоит только до него дожить. И тогда из сегодняшнего неведения и незнания легко может произойти нечто такое, чего все мы ждем не дождемся.

Но может и не произойти. Это уж – как повезет. Дело случая, провидения и Бог знает чего еще.