Скульптор и скульптуры - [49]

Жизнь чиновника в стране опыта целиком уходила на получение льгот. Это был пароль для дураков: есть льготы – свой, нет – чужой. Для островных жителей более интересная была другая часть истории о социальных работниках. Они кое-что откопали на острове, что натолкнуло их на мысль о кармических узлах и кармических связях. А отрыли они, в застойный, скучный период, буквально, атрибуты насилия над собой. Особенно у всех вызвал восторг хлыст с ручкой из кости, инструктированной бриллиантами. Отрыв его, все как один почувствовали, как этим хлыстом какой-то далёкий правитель хлыстал себя, именно себя, чтобы избежать в будущем бития со стороны других. Шотландец даже рассмотрел на хлысте кровь и прилипший кусочек мяса.

Видимо правитель очень понятно и доступно утверждал свои мысли, делая их понятными для других. Это был правильный социальный работник, так как тиранил только себя. Это уже потом, потомки того, кто хлыст потерял, заполнили в стране опыта вокзалы, помойки и грязные улицы.

Хотя народ страны опыта смутно помнил и понимал происходящее с ним, выражал всю свою жизнь одной фразой: «Хорошо никогда не жили, нечего и начинать». Можно лишь заметить, что видимо первоначальная мысль правильного социального работника вела не туда, куда должна была вести. А возможно, что и не было мысли, был остаток какого-то смутного чувства, застрявшего в душе и ставшего её памятью. Эта память сыграла с правильным социальным работником злую шутку. Он решил, что хлыст не для напоминания себе, а для бития себя. Но с другой стороны, он хоть сам страдал на виду у всех, но и всем было не так обидно. Работая руками, этот правильный социальный работник совсем не думал о голове, почему хлыст и потеряли.

Кое-где, иногда, опять же народ в стране опыта, которому просто дано было сохранять и охранять в себе всю память человечества, многозначительно произносил: «Кнут и пряник», но народ помнил, а социальный работник в стране опыта давно об этом забыл. И вся эта сволочь в итоге ничего уже не могла делать ни руками, потеряв хлыст, ни головой.

Любой труд головой, которым ей предписывал заняться сам СКУЛЬПТОР, вызывал у неё ужас и воспринимался как покушения на основы…. Ибо если трудишься головой, значит свободен и независим, а как тогда прикажите жить социальному работнику, если на его глазах буквально исчезает бедность? Скульптор иногда устраивал им «ХА-РА-КИ-РИ», сгоняя их на разные прорывы и стройки в стране опыта, но и там, построив…БАМ…, они изо всех сил пытались прирасти льготами к этому… БАМу.

Если же степень разложения социальных работников доходила до крайних пределов, и заставить созидать что-либо, их было невозможно, тогда применялся реанимационный приём – всех сгоняли на тракт. А разложение наступало всякий раз, как исчезали те, кого надо было «защищать» Погонял в стране опыта в среде социальных работников было полно, ибо бедность надо шевелить, чтобы она о себе заявляла. Если её не шевелить, она становится юродивой, и ей всё становится по «барабану» по случаю приобретения счастья. Какие же льготы счастливым? У них и так всё есть. Поэтому погонял в социальной сфере культивировали. И делал это самый главный социальный работник. А на тракте нет стульев, лавок. Сидеть можно только на корточках, ходить гуськом, держа руки за головой. Неудобно конечно, зато на выходе всё понятно – жертва. Раз жертва, надо защищать. И по мере увеличения жертв их защита всё увеличивается вместе с ростом благосостояния защитников – социальных работников.

Итак, был праздник Первомай. Правительство страны опыта собралось на природе под стенами с зубцами. Было раннее утро. Часть правительства, чтобы не привыкать к хорошему, сидела на корточках по кругу, курила, иногда посматривая на красную стену с многочисленными памятными досками. Эта была та часть правительства, которая отвечала за социальное развитие страны.

Другая часть правительства больше была похожа на шпану, она ещё ничего не знала о тракте, поэтому разбрелась. Одни ковыряли пальцами памятные доски, наконец-то дорвавшись до них, а некоторые, упираясь плечом в красную стену и даже в зданьице из красного мрамора, пытались выяснить прочно ли стоит.

Те, которые сидели на корточках, обсуждали очень серьёзный вопрос, чтобы сидеть как-то иначе. В стране наметились тенденции к созиданию. Это была прямая угроза всем членам правительства, сплошь состоящего из работников социальной сферы. Надо заметить, пока так называемые трудоголики страны опыта восстанавливали храмы и церкви, правительство не шибко волновалось. В храмах верховодили те же делители. Но созидать новое, когда ещё полным полно старого, это лишнее.

Члены правительства сидели и курили. В воздухе из колец серого дыма складывались слова: «Кто виноват?», «Что делать?». Многочисленные зеваки, которых и ранним утром много в тех местах, даже могли их прочесть. Бой часов каждые пятнадцать минут то поднимал дым выше, то наоборот прибивал его к земле. Правительство решало труднейшую задачу – как «не пущать» к созиданию.

Самый мудрый и почётный член правительства, на местном сленге вожак, «вор в законе», «неприкасаемый» рёк лозунг: «Наша цель – социально – ответственное созидание». Ему вторил второй по значимости вор: «И то верно, пусть восстанавливают народное хозяйство, и так вон сколько всего понастроили».