Скульптор - [23]

— Я очень сожалею, Кэти.

— Спасибо. — Хильди слабо улыбнулась, так как поняла, что Маркхэм говорил искренне. — Так или иначе, но именно Джанет помогла мне пережить горе, от того момента, когда матери поставили страшный диагноз, до самого конца и дальше, разумеется. Она содействовала мне в выпуске в свет книги, получении кафедры в университете и все такое. Еще до того, как все это произошло, я считала ее своей второй матерью.

— А что насчет вашего отца?

— Отставной военный. Служил в армии. Теперь живет где-то в Северной Каролине со своей второй женой, той самой женщиной, с которой изменял моей матери. Они развелись, когда я училась в третьем классе, — я имею в виду своих родителей. Сразу же после этого мы с матерью перебрались в Род-Айленд.

— Значит, вы выросли в этих краях.

— Да. У матери в Кранстоне жила какая-то дальняя родственница, она помогла нам устроиться на новом месте. Мать занялась компьютерами, получила диплом. Мы с ней зажили довольно неплохо. До того я скиталась по всему свету, как настоящая дочь военного. Отец служил в Италии, под Пизой, когда познакомился со своей второй женой. Та тоже служила в армии. После того как все пошло под откос, мы с матерью вернулись в Штаты.

— Италия. Так, дайте-ка, я сам догадаюсь. Именно там вы впервые заинтересовались творчеством Микеланджело?

— Да. Моя мать вышла замуж за отца, когда ей было всего восемнадцать, они познакомились во время его службы в Корее. С самого детства она хотела стать художником, но для корейской девочки в те времена это было очень непросто. Поскольку у нее были еще четыре сестры, родители с радостью выдали ее замуж за американского солдата. Так или иначе, но, сколько я себя помню, наверное, с самого моего рождения, где бы ни служил отец, мать таскала меня вместе с собой по местным музеям. Те два года, что мы прожили в Италии… В общем, сами можете себе представить, как мы там проводили время. Я почти не помню нашу первую поездку во Флоренцию. Мать рассказывала, что я в прямом смысле заплакала, когда впервые увидела «Давида» Микеланджело. Статуя показалась мне настоящим человеком, гигантом, застывшим во льду, и я разревелась, потому что мне стало его жалко. — Маркхэм рассмеялся, а Хильди продолжила: — Гораздо смешнее было слушать, как про это рассказывает мать. Она была замечательная женщина, умная, жизнерадостная. После отца она так больше и не вышла замуж, отдала всю себя дочери. Ей было всего пятьдесят два года, когда она умерла.

— Я вам искренне сочувствую, Кэти.

— Спасибо.

— Ну а ваш отец? — помолчав, спросил Маркхэм. — Вы с ним часто встречаетесь?

— Только разговариваем по телефону, да и то крайне редко. — Кэти пожала плечами. — Еще до того, как мои родители развелись, мы с отцом не были особенно близки. Последний раз я встречалась с ним на похоронах матери, если честно, была удивлена, что он там появился. Долгие годы отец выплачивал алименты, но, пожалуй, этим и ограничивались наши отношения. После развода он не хотел иметь никаких дел ни со мной, ни с моей матерью. По крайней мере, так она считала. Не сомневаюсь, отец скажет вам совсем другое, будет уверять, что это мать забрала меня у него, но… В общем, сами понимаете, поступки говорят за себя лучше любых слов. Наверное, я уже года два как не разговаривала с отцом. Он понятия не имеет, что произошло у нас со Стивом.

— Со Стивом?

— Моим бывшим мужем.

— Ах да. Конечно.

— Ну а вы? Вы сказали, что познакомились со своей будущей женой, когда работали в Коннектикуте. Вы там выросли?

— Да. В Уотерфорде. Мои родители до сих пор живут там. Вот уже почти пятьдесят лет как счастливы в браке.

— А ваша жена? Сколько вы вместе?

— В настоящее время мы с ней живем отдельно, — глухо произнес Маркхэм. — Наш настоящий брак продлился чуть больше двух лет.

— Эх, жаль, что я не подписалась на двухлетний план. Меньше затрат и потерянного времени. Когда все остается позади, ты еще достаточно молод. Можно смотреть на все в таком ключе. Конечно, надеюсь, у вас все получилось совсем не так, как у меня. Вы разошлись полюбовно?

Маркхэм усмехнулся и промолчал. Кэти внезапно почувствовала, что сказала не то, затронула нечто интимное, тем самым оскорбив сотрудника ФБР. Ей казалось, что молчание длилось целую вечность. Все это время она ломала голову, пытаясь придумать, как продолжить разговор.

Кэти уже почти остановилась на «извините», но тут Маркхэм наконец заговорил сам:

— Наверное, вы проголодались. Может быть, я возьму для вас что-нибудь, перед тем как отвезти домой?

— Нет, благодарю вас. У меня в холодильнике есть какие-то остатки, и я хочу расправиться с ними, пока они не испортились. Но спасибо за предложение.

Оставшуюся часть пути до Провиденса Маркхэм и Кэти обменивались редкими короткими фразами, по большей части приятными, но лишенными непосредственности, легкости предыдущего разговора. К тому времени как Сэм Маркхэм доехал до Верхнего Ист-Сайда, Кэти захлестнула необъяснимая грусть, напоминающая об одиноких вечерах в своей комнате в общежитии Гарвардского университета, том разочарованном разборе полетов, когда застенчивая девушка снова и снова анализирует свидание, пытаясь понять, когда же все пошло наперекосяк. Она до сих пор ни разу не думала о времени, проведенном в обществе сотрудника ФБР, как о чем-то романтическом. Но когда Маркхэм свернул на Ист-Джордж-стрит, Кэти, которой неприятно было сознаваться в этом самой себе, со страхом подумала, что больше они, возможно, никогда не встретятся.