Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век - [16]
Правда о себе была самой трудной. Освобождение от утопизма стало сложнейшей духовной работой поколения.
Следующим по времени — другому поколению — было уже легче. Утопия была предоставлена самой себе. Острову «Нигдении» (греческое ou + topos можно перевести как «нигде-место») в нашем сознании уже противостоял целый «Архипелаг ГУЛАГ», хотя бы и читанный всего лишь за одну-две ночи (что было понять!? но ведь понимали…), противостоял самиздатовский перевод Дж. Оруэлла, противостоял переснятый на фотопленку «Большой террор» Р. Конквеста. Следующие уже читали ксероксы — вот она, роль техники в освобождении сознания. Но статья об «Одном дне» была написана Карякиным до всего того, что мы получили готовым. Ему, его поколению надо было до всего додумываться, добираться самим. Самим освобождаться от иллюзий, от «наивности» (так называлось одно из программных стихотворений Н. Коржавина).
И этот путь, как это ни парадоксально, был путем преодоления своей собственной аргументации, выдвинутой с тактическими целями в полемике со сталинистами. Отрезвляющей, возвращающей к истине, призывающей к безыллюзорности здесь стала сама реальность.
То, с чем, по мнению Карякина в 1964 г., «покончил» XX съезд, благополучно уживалось с разоблачениями.
Б. Чичибабин в стихотворении-возражении 1959 года писал:
Путь освобождения, «смерти Сталина внутри» человека труден, тем более, если человек уверен в том, что он-то и есть настоящий антисталинист. «Я грелся в зимние заносы у Революции костров», — было ведь гордо сказано тем же Чичибабиным. Надо было пережить период отчуждения и молчания, крушение иллюзий об «окончательности» поворота, об «извращениях социализма», чтобы благодаря урокам жизни и российской словесности («Долбаю землю пересохшую да перечитываю Тютчева») прийти к самому себе:
Но путь до такого отношения с миром осложнялся множеством препятствий, на преодоление которых у поколения уходило много душевных и духовных сил.
Статья Ю. Карякина об А. Платонове «Солнце — вещь дружбы» — вся полемика, вся «против». Но… Опять Маркс «говорил — и неоднократно», и «писал», и чуть ли не указывал. Аргументы, вернее, суровая проверка марксизмом-ленинизмом — это не тактический прием Карякина в борьбе с противниками, а его платформа. Плохому Сталину противопоставляются социалистические идеалы: «Не могут жить без врагов мнимых, а потому… выдумывают их, объявляют врагами сторонников, защитников социализма, не говоря уж о реальных, а тем более возможных его союзниках. Удар наносится и но социалистической интеллигенции. Маркс писал…» И далее о Платонове: «Никогда не терял он верности идеалам, которым служил с первого дня своей сознательной жизни до последнего». Противопоставляется «усатому батьке» и ленинское завещание: «Ленин прямо говорил… что Сталин играет роль "Держиморды"… Нерасчетливы, тщетны, смехотворны, хотя и опасны очень, попытки тех писателей и поэтов, которые, вопреки XX и XXII съездам, хотели бы вернуть, воскресить Сталина, хотя я убежден: черного кобеля не отмоешь добела».
И тем не менее: после доклада о Платонове, вспоминает Карякин в постскриптуме, у него «случились некоторые неприятности… Один из тогдашних идеологов призывал "таких, как Карякин, гнать в шею", потом поведав мне по секрету, что это — слово "самого", то есть Л. И. Брежнева».
О чем же потом жалел и продолжал жалеть Карякин? О характере своей аргументации?
Вовсе нет.
О том, что, нервничая, позабыл в тактических целях процитировать (!) подборку высказываний тогдашних руководителей (Брежнева, Суслова, Гришина) о том, что «XX съезд КПСС останется в веках» и что «XXII съезд КПСС имеет всемирно-историческое значение»…
Ну а если и процитировал бы… Прибавило бы это аргументов?
Воистину — «в помощь на собак волка не зови».
Эти строчки из стихотворения П. Коржавина «По ком звонит колокол» Ю. Карякин сегодня помещает в послесловии к своей «платоновской» речи.
Собственно, не Платонов с его уникальнейшим художественно-философским миром был тогда Карякину важен. Принципиально важным было высказать свое отношение к политике ресталинизации.
Платонов был аргументом в политической полемике.
Доклад о Платонове был сделан на эзоповом языке — как и книга «Самообман Раскольникова». И недаром в конце доклада возник совсем другой герой — Александр Исаевич Солженицын. Карякин проводил прямую аналогию: «Тем людям, которые вешают на него всевозможные ярлыки, мне хотелось бы предложить: не надо, не спешите! Давайте поспорим, подумаем о том, где будет он, Солженицын, через 10–20 лет в истории нашей культуры и где будете вы?.. Я говорю обо всем этом потому, что — в память о судьбе Платонова — меня больше всего волнует судьба людей еще живых…»
