Скрипка, деньги и «Титаник» - [65]

Благодаря Композитору я избавилась от этой проблемы и смогла называть себя профессиональной скрипачкой, хотя играла крайне посредственно; я даже вписала слово «скрипачка» в графу «род занятий» в налоговой декларации. Но в тот день в Канзасе, повесив от стыда голову и опустив молчащую скрипку с болтающейся порванной струной, я поняла: никакой Леонард Бернстайн никогда не преклонит передо мной колено. Будет только Композитор, нависающий надо мной и тихо и холодно цедящий сквозь зубы:

– МЕЛИССА! Никогда, слышишь, НИКОГДА не прекращай играть! НИКОГДА!

Хотела бы я сказать ему тогда, что струны рвутся и у лучших скрипачей. Что за все время работы на него никто никогда не говорил мне, как нужно вести себя, если порвется струна. К тому же ни он, ни кто-либо из менеджеров и не заикался о том, что мы играем под фонограмму. Но я этого не сказала. Не закричала: «Да пошел ты, Композитор!» Даже не закатила глаза.

Вместо этого я извинилась. Наверное, я сделала это потому, что женщины рефлекторно начинают извиняться, увидев мужчину в ярости (инстинкт самосохранения). А может, потому, что Композитор был моим боссом, а я его подчиненной (деньги). А может, потому, что я была лишь одной из многих девушек, работавших в штате у Композитора, и далеко не самой привлекательной; часто я чувствовала, что недостойна даже этой работы («жизнь в теле»). А может, я просто пока не знала, что тоже могу злиться вслух. Что испытывать гнев разрешено не только втихую на страницах дневника, но и во всеуслышание, как это делала Харриет, бежавшая с криками к Спейс-Нидл. Я не умела выражать свой гнев – это и делало меня «человеком, с которым легко работать». Тогда я еще не понимала, что способна стать кем-то большим.

«Боже, благослови Америку», турне 2004 года

Миннеаполис

Первое, что ты замечаешь у «Молла Америки»[97], – это огромная толпа людей, фотографирующих торговый центр. Ты видела такие же толпы у памятников в Вашингтоне, у статуи Свободы и возле Эмпайр-стейт-билдинг. Они заглядывали через рваный край чудовищной дыры в Нижнем Манхэттене – той, что напоминает тебе изображение ада у Данте, – антипамятника, который ты никак не можешь заставить себя посетить, хотя однажды краешком глаза видишь его через витрину «Сенчери 21», магазина дешевой женской одежды, где покупаешь новое черное концертное платье из органзы для турне по США. Да, ты и раньше замечала такие же толпы туристов в бейсболках, футболках и флисовых кофтах, с маленькими рюкзачками, в брюках в стиле милитари и кроссовках. Но собравшиеся на тротуаре у «Молла Америки» кое-чем отличаются – эти пилигримы не просто наблюдают, они участвуют в ритуале. «Молл Америки» – национальный храм, где можно не только увидеть американскую культуру, но и прикоснуться к ней, приобщиться к ее обрядам. Выпить ее газированной крови с кофеином, вдохнуть ее священные ароматы – запахи фритюрного жира, смягчителя ткани, свежих чернил на кассовом чеке.

Ты выбираешь место, которое кажется тебе наименее американским во всем «Молле Америки», – ресторан со странным для центра Миннесоты названием «Калифорния». Ты заказываешь мерло и сырную тарелку. Но это тоже самообман, ведь стоит откусить твердый кусок сыра, политый трюфельным медом, как ты понимаешь, что предаешься еще одному американскому ритуалу, старому как мир, – строишь из себя француженку.

Позже вечером, после того как вы сыграли «Рассвет над Атлантикой» – свирельный гимн, благодаря которому диски Композитора продаются миллионными тиражами, песню, похожую на мелодию из нашего национального хита, «Титаника», снятого еще до 11 сентября; после того как орел пролетел над Большим каньоном, а Композитор попытался станцевать вальс с женщиной в инвалидной коляске перед залом, набитым под завязку твоими аплодирующими соотечественниками, – после всего этого вы снова проезжаете по мосту через Миссисипи, и здесь река кое-где уже подернулась льдом, в отличие от той Миссисипи, которую вы видели в Мемфисе месяц назад. Через час вы оказываетесь среди невысоких холмов, где трава такая светлая, такая нежно-зеленая, какая (ты теперь знаешь) бывает только на Востоке; развесив свои мятые пожитки в отеле где-то в Висконсине, ты проверяешь почту и видишь сообщение от Джейка, продюсера Композитора:

У меня плохие новости насчет концерта в Карнеги-холле. Организаторы решили отменить его. Звони, если возникнут вопросы.

Но ты не станешь звонить и задавать вопросы, потому что в Америке стоит задать вопрос – и тебя тут же уволят. Ты все равно не получила бы ответа на самый важный из них: разве еще несколько месяцев тому назад Джейк не говорил, будто все билеты на концерт в Карнеги-холле раскуплены? Неужели организаторы догадались, что Композитор выступает под фонограмму? И если да, то кто проболтался? Может, доброе имя самого престижного концертного зала в стране спас высокий русский скрипач, когда-то учившийся в Московской консерватории?

Холоднее, чем в России

По дороге на выступления Евгений любил слушать техно и электронную музыку. В начале тысячелетия чарты возглавлял Моби. Однажды мы слушали его «Вперед»