Скрипка, деньги и «Титаник» - [10]

Музыка предупреждает: «Это не диснеевский мультфильм. Смерть забирает не только злодеев. Взгляни на землю в банке – она заберет и тебя. Она заберет всех, всех до единого».

Музыка говорит: «Предчувствие тебя не обманывает. Следуй за мной. Беги».

Нью-Йорк

2002 год

Ты стоишь на северо-западном углу 115-й улицы и Бродвея и ждешь Евгения, русского скрипача. Ты только что отработала восьмичасовую смену на ресепшен дорогого спа-салона в Верхнем Манхэттене и не успела переодеться; на тебе форма, которую положено носить всем сотрудникам: белая рубашка, брюки песочного цвета и красные кроссовки. Ты пьешь клубничный молочный коктейль – это твой ужин. Недавно ты покрасила свои черные волосы в каштановый с красным отливом; с красными волосами, в красных кроссовках, с маленьким рюкзаком за спиной и розовым коктейлем в руках ты похожа на старшеклассницу, подрабатывающую няней, а не на совершеннолетнюю профессиональную скрипачку. Ты выбрасываешь коктейль.

На углу притормаживает белый седан, из него выходит высокий худой мужчина. Не представившись, он показывает на твой маленький школьный рюкзак и спрашивает: «Это весь твой багаж?»

Ты представляла русского скрипача толстым, бородатым, веселым, похожим на отца из «Скрипача на крыше», но, к твоему удивлению, Евгений молод, не старше двадцати пяти. У него светлые, почти белые волосы, бледная кожа и лицо человека, смирившегося со своей несчастной судьбой. Ты садишься на пассажирское сиденье, а он бросает тебе на колени инструкцию к спутниковому радио.

– Выбирай музыку, – говорит он, и вы отправляетесь в путь.

Ты останавливаешься на классической радиостанции, смекнув, что в долгой поездке в Нью-Гэмпшир в компании мрачного русского скрипача лучше не экспериментировать. Под звуки симфонии Берлиоза спутанные в клубок переулки Бронкса сменяются тоннелем из листвы: деревья высятся по обе стороны дороги, ведущей в южный Коннектикут. Евгений угрюмо смотрит в лобовое стекло, и тебе неловко от его молчания, будто вас обоих вынудили пойти на свидание вслепую. Несколько раз ты пытаешься завязать разговор и обсудить классическую музыку, звучащую по радио, но Евгений не отвечает. Тогда ты тоже начинаешь смотреть в окно. Примерно через час спрашиваешь, какой музыкальный стиль он любит, кроме классики.

– Техно, – отвечает он.

– О, – говоришь ты и переключаешь радиостанцию. В мгновение ока салон автомобиля из австрийского концертного зала XVIII века превращается в бруклинский рейв конца девяностых.

– Так что это за работа? – спрашиваешь ты небрежно, стараясь походить на профессионального музыканта, говорящего об очередном концерте.

Евгений долго молчит, словно размышляя о бесполезности слов и человеческого общения.

– Что именно ты хочешь знать? – наконец отвечает он.

– Э-э-эм… я послушала диски с его музыкой…

– И?

– Она приятная.

– Тебе понравилось? – уточняет он.

– Если честно, я не слышала о Композиторе до тех пор, пока меня не взяли на работу, – ты надеешься, что эта информация не будет использована против тебя.

Евгений, еще больше помрачнев, наклоняется к рулю.

– Так что он за человек? – робко спрашиваешь ты. – Композитор?

– Он пишет музыку.

– Я знаю. Но какой он из себя? – допытываешься ты. – Ты с ним встречался?

– Угу.

– Ну и что скажешь?

– Не знаю. Странный он.

– А давно ты на него работаешь?

– Пару лет.

– А где учился скрипке?

– В Московской консерватории.

– Вау, – вырывается у тебя. – Это же лучшая…

– Послушай, завтра ты захочешь уволиться, – обрывает тебя Евгений. Он смотрит на тебя с тревогой. – До этого я работал мясником. Плохо говорил по-английски. Чуть пальцы себе не отрубил… – он на минуту замолкает. – У Композитора остаются лишь те, кто вконец отчаялся, понимаешь? – продолжает он. – А по тебе этого не скажешь.

Ты хочешь возразить: мол, нет, на самом деле ты и есть та самая вконец отчаявшаяся. Уже три года ты берешься за любую работу: продажу мошеннических схем по телефону, торговлю массажными маслами; ты даже продала свои яйцеклетки за несколько десятков тысяч долларов в донорскую клинику Верхнего Ист-Сайда – и все для того, чтобы оплатить учебу в колледже. Но ты не рассказываешь ему об этом. Пока еще нет. Вместо этого решаешь сообщить, что твой уровень владения скрипкой, возможно, недостаточно высок.

– Мне нужно тебе кое в чем признаться, – осторожно произносишь ты. – Я ненастоящая скрипачка.

Евгений молчит. Алые блики от заходящего солнца, играющие на его белых волосах, делают его похожим на жар-птицу.

– То есть я хочу сказать… – ты решаешь пойти на попятную. – В школе я считалась отличной скрипачкой, но я жила в глуши, в Аппалачии. Знаешь, где это? Нет? Так вот… В колледже я почти не занималась скрипкой, в студенческом оркестре меня посадили бы куда-нибудь в задний ряд, да и то сомневаюсь. Я не училась в Джульярде или в Московской консерватории и, честно говоря, не знаю, почему Бекка меня наняла. Наверное, произошла ошибка, и мне очень повезло, что я здесь оказалась. Так что не волнуйся, я не захочу уволиться. Это мне надо тревожиться, а не тебе, ты же настоящий профессионал…

Евгений рассмеялся. Смех у него был типично русский: лукавая усмешка, а не заливистый хохот, который, видимо, находился под запретом в советское время. И все же ты заставила его смеяться, и это кажется тебе достижением, хотя ты и не понимаешь, что смешного сказала.