Скрещение судеб - [42]

Ценил ли он Цветаеву — поэта? Знал ли, понимал? Или считал, или должен был считать, что она пишет стихи, чуждые народу? О том, что чуждо, что нечуждо для народа, партия, правительство взяли на себя право решать от имени народа, за народ заранее и наперед все зная, что вредно, что полезно, в каких пропорциях, когда. Для этого был создан агитпром ЦК. И целая когорта специально натасканных «партгувернеров» в обкомах, райкомах и горкомах — блюли народ и строго выполняли постановления ЦК. ЦК давало указания, что можно, что не можно в газетах, в кино, в театрах, в музыке, в литературе и искусства. Оно дозировало, оно планировало, оно воспитывало… Ну, а генсек Союза[25]? Генсек Союза тоже получал инструкции ЦК и указания ЦК; бывало, он, конечно, ошибался, бывало, поступал и вопреки, как думал сам, и ему за это нагорало, и он уходил в запой, или, как говорил Твардовский, — «водить медведя…» Но в общем-то он твердою рукою вел Союз писателей по курсу, продолженному партией и лично Сталиным.

Он был одним из «видных организаторов литературы» — так говорит о нем энциклопедия. Организовывать литературу, казалось бы, на первый взгляд нелепая, невыполнимая задача. То, что истинно литература — то Божий дар! Тут партия, правительство бессильны и вопреки постановлениям и проработкам, убийству авторов — живет без монументов и наград. И все же политика партии в области организации литературы оказалась «мудрой»…

Как раз те годы 1939–1940, когда Марина Ивановна появляется в Москве, и были вехами в «организации» литературы. Сначала, правда, был 1934 — тогда потушен был пожар двадцатых, хотя отсвет его видать и по сю пору! Были ликвидированы все литературные объединения, которыми так пестры и так богаты те годы. Свободные дискуссии где попало, в кафе, в издательствах и на эстраде, споры, диспуты, издание журнальчиков, журналов всех направлений — стихия, одним словом. А литературой надо управлять, литературу надо подчинять, литература призвана служить орудием агитации и пропаганды нужных партии идей.

В 1934 году был создан единый Союз писателей с единым методом соцреализма. «Лозунг Коммунистической партии о соцреализме советской литературы раскрывает перед писателями возможность разрешить возложенную на них великую историческую задачу — строить новый общественный порядок вместе с пролетариатом под руководством коммунистической партии… Тов. Сталин поставил перед писателями нашей страны величайшую задачу быть «инженерами человеческих душ», переделывать старого человека в нового человека социалистического общества». (Теперь это звучит почти как фарс, ну а тогда все было устрашающе всерьез!..)

Итак, единый союз, единый метод, но… любое единение всегда — чревато. Теперь надо было разбить это единение иным путем, а главное, заставить писателя служить!

Февраль 1939 — ордена писателям. 21 орден Ленина, 49 Трудового Красного знамени, 102 Знака почета. Ахматова, Пастернак, Булгаков, Платонов не награждены, хотя вчерашние студенты Симонов, и Алигер, и Долматовский получают ордена, как поощрения, в них верят…

Февраль 1940 — снова praemium — награды. На этот раз не только знак отличия на лацкане, но и деньги, большие деньги. Сталин царским жестом в честь своего дня рождения, в честь шестидесятилетия швыряет премии — Сталинские премии — за выдающиеся достижения в области литературы! А премия — не только деньги и значок лауреата, но и тиражи, переиздания, рецензии (теперь только похвальные, иных не может быть!), пьедестал, почет и слава, места в президиумах, член редколлегии, член правления Союза, член правления Литфонда! Все блага, все преимущества, квартира, дача, et cetera, et cetera[26]. Вплоть до похорон — какая категория кому. Погребут ли по первому разряду, с некрологом, подписанным членами правительства, с портретом или без, с объявлением в газетах и в каких, и сколько строк кому положено, или просто закопают, как рядового гражданина.

Ждать, когда поймет читатель, оценит, да и поймет ли правильно, сумеет ли он оценить что надо и кого надо?! Народ — дитя и ошибиться может, а тут оценку ставят сверху — быть посему: тот гений, тот талант, тот выдающийся, а тот уже и классик. И всем все ясно, сомнений быть не может, читатель знает, что читать! Писатель знает, что писать: строчит на премию, на тему. К пленуму ЦК еще готовится решение, а на столе уже почти готов роман, как говорится, «информация — мать интуиции…» Казалось бы, вчера еще все шли в одном ряду, ничем не выделяясь, способности одни, и книги равно средне-серые, а тут сумел сориентироваться, выбрал тему — тема это главное — и в яблочко попал, и назначается ведущим, а тот отстал, ведомый, стало быть. По лесенке, по ступенькам расставлены, и тот, кто посерее, карабкается выше, выше!

Ну, а литература? Литература пробиралась, обдираясь в кровь, где-то по задворкам, но упорно шла и шла…

Не помню где и по какому поводу возник тот разговор. Есть только запись, что Марина Ивановна тогда произнесла: «Награду за стихи из рук чиновников! А судьи кто?! Поэт орденоносец! Поэт медаленосец! Поэт лауреатоносец! Какой абсурд! У поэта есть только имя и судьба. Судьба и имя…»