Скотт Фицджеральд - [36]

Зельда, названная так по имени цыганской королевы, о которой мать когда-то что-то прочла в какой-то книге, имела довольно известных предков и по отцовской, и по материнской линиям. Дядя отца, Джон Тайлер Морган, воевал генералом в Гражданской войне, позднее стал известным сенатором в Алабаме, а ее отец, Антони Дикинсон Сэйр, был членом Верховного суда этого же штата. Демократ в традициях Джефферсона и идеалист, католик строгих нравов, человек, делавший честь своей профессии, он женился на дочери сенатора из Кентукки Минни Мэчен. В Монтгомери Сэйры слыли респектабельными горожанами, которые не прилагали особых усилий, чтобы занять более высокое положение в обществе. Госпожа Сэйр была музыкальна, в молодости даже мечтала стать оперной певицей, но теперь все свое время отдавала семье и саду, иногда писала стихи для местной газеты. Ее супруг с головой ушел в судебные дела, а в часы досуга читал книги по истории.

Зельда была одним из пяти детей в семье. Как и родители Фицджеральда, Сэйры выглядели довольно пожилыми и вполне могли сойти за бабушку с дедушкой. От отца Зельда унаследовала блестящий ум, а от матери щедрость души, во всем же остальном она абсолютно не походила на своих степенных, консервативных родителей, которые не знали, к чему пристроить свое милое чадо. Дитя природы, она приняла близко к сердцу почерпнутую из древнегреческих поэм идею о полубогах или сверхчеловеках, свободных от сковывающих их пут окружающей жизни. Любимица матери, она с ранних лет была строптива с отцом. На его приказание могла и огрызнуться: «Послушай, старина (так звала его мать. — Э.Т.), я не стану делать этого». И этот тон сходил ей с рук. В девять-десять лет, когда ее одолевала скука, она вдруг устраивала переполох, позвонив в пожарную команду и сообщив, что ребенок Сэйров залез на крышу и не может оттуда слезть. Затем она и вправду забиралась на крышу и отталкивала ногой лестницу, чтобы не разочаровать примчавшихся пожарных.

Хотя окружающие иногда осуждающе отзывались о ней, они испытывали умиление при виде ее, и все соглашались на том, что она «живая и смышленая егоза». Как-то выпускной класс школы Ланиер давал представление в клубе предпринимателей Монтгомери. Дети изображали в живых картинах союзные державы, Зельда была Англией. По отведенной ей роли она должна была произнести слова: «Вот уже в течение трех лет я отвлечена от благородных начинаний участием в кровавой войне». После слова «отвлечена» память отказала ей. Она повторила его несколько раз, а затем, с чарующей улыбкой изрекла: «Господа, меня постоянно отвлекали», — и удалилась со сцены под оглушительные аплодисменты присутствующих. Зельда не уступала в отчаянности никому из мальчишек. Во время игры в салочки она, подстать самым ловким из них, лихо перемахивала через заборы. На заполненном водой песчаном карьере Зельда ныряла со стоявшего там крана, на который не все даже отваживались взбираться. При этом она так ловко карабкалась на него, что никто из ныряльщиков, несмотря на все старания, не мог ее столкнуть. Во время поездок на пикники, вместо того чтобы присоединиться к остальным девочкам, она уговаривала кого-нибудь из ребят взять ее с собой на мотоцикле. Сидя на подушке (задних сидений тогда еще не делали), она подзадоривала водителя гнать изо всех сил. И если, налетев на кочку, они оказывались распластанными на земле, это не охлаждало ее пыла. Ее поклонники вечно подвергались какому-нибудь испытанию. «Единственное назначение женщины, — любила говорить она, — это вносить сумятицу в жизнь мужчин».

Первое, что бросалось в глаза во внешности этой девушки, — редкостное сочетание цветов. Ее лицо с бледно-розовой безукоризненной кожей обрамляли пышные золотистые волосы.

Ее острый нос был чуточку великоват, но чувственный, красиво очерченный рот казался соблазнительным. Ее темно-голубые насмешливые глаза смотрели с вызовом. Форма, подбородка и бровей придавала лицу одновременно хрупкость и силу.

Одежда не имела для Зельды никакого значения. Гибкая и по-мальчишески стройная, она лучше всего выглядела с распущенными волосами, в мокром купальном костюме. Не менее привлекательно она смотрелась и в помятой матроске, в которой ходила в школу. Что уж и говорить о вечерних туалетах, которые шила для нее мать! В свободном платье из муслина и в широкополой шляпе с длинными лентами Зельда была само воплощение южной красоты. Ходила она, слегка сутулясь, и иногда из-под юбки у нее торчал краешек комбинации или расстегнувшаяся резинка. Но эти незначительные изъяны ее туалета не умаляли излучаемой ею мягкости, задорной грациозности. В ней было столько женственности, доброты, нежности, хотя глубоко в душе ее затаился бесовский нрав.

К недостаткам Зельды можно было бы отнести отсутствие самодисциплины. Она хотела резвиться и в своем порыве почувствовать всю полноту жизни, была подобна выпущенному на волю жеребенку. Зельда задыхалась в сонной провинциальной атмосфере Монтгомери и, ложась спать в комнате с белыми занавесками, казавшейся ей больничной палатой, на устланную белоснежными простынями кровать, мечтала о том, как станет важной, заметной персоной. Хотя, какие именно из множества ее талантов заставят обратить на нее взор, она еще не могла решить.