Скошенное поле - [33]

— А теперь ему надо лучше питаться, он очень похудел, а ведь растет, — заметила госпожа Огорелица. — Так же вот и моя Буйка. Посмотрите только, на что похож этот ребенок!

— Лучше питаться, лучше питаться… — пробормотал Марич в бороду. — Всем нам надо бы лучше питаться.

Лела предложила Ненаду кусок сахару, но госпожа Огорелица взяла у нее из рук кулечек, оторвала немного бумаги и положила в нее три куска:

— Так лучше, пусть ему мама сварит шербет.

— Не надо, у нас еще есть немного сахару, — вмешалась Ясна.

— Все равно, все равно… это от тетки Мары. Бери же, мой мальчик… — Госпожа Огорелица была необыкновенно милая женщина. — Все дети любят шербет, как и моя Буйка, а шербет питателен и полезен для груди.

Ненад смутился. Наконец, посмотрев сперва на Ясну, он взял пакетик.

— Спасибо.

Лела возвращала талоны m-lle Бланш.

— Надо являться лично, мадемуазель, они не пожелали дать мне ваш паек. Я просила, но не дали.

— Bon… les assassins! On crèvera![18] — Потом, как бы извиняясь, добавила: — Я не могу стоять, je ne peux pas, je ne peux pas, mon dieu[19].

— На сегодня довольно, — вдруг сказала Ясна, уже несколько минут наблюдавшая бледность Ненада. — Довольно, сынок, завтра опять выйдешь. Поблагодари еще раз госпожу Огорелицу за сахар. Ну, вот.

Ненад встал со скамейки: весь двор закачался влево, вправо. Ноги подкашивались. Профессор Марич крикнул, что завтра даст ему новую книгу, и закрыл окно. Госпожи Огорелица и Марич разошлись по домам. Буйка с порога, глядя исподлобья сквозь свисавшие волосы, проводила их пристальным взглядом. На скамье остались только Лела и m-lle Бланш. M-lle Бланш вспоминала, как встречала рождество и Новый год у графов Балабановых, chez les comtes Balabanoff, какая она тогда была молодая и красивая и как молодой граф подкладывал ей на тарелку все новые и новые пирожные, а она, mon dieu! со смехом отбивалась, давясь пирожными, как все это было exquis, mais exquis! и как она потом танцевала мазурку с молодым графом…

Лела поднялась и побежала за Ясной.

— Сударыня…

На лестнице никого не было. Ясна перегнулась через перила.

— Приготовьтесь после обеда… я слышала, что одна женщина у Смедеревской заставы заколола свинью. И знаю, где это. Только… — Лела слабо улыбнулась и приложила палец к губам. — Об этом знают уже четверо.

У Ясны прямо дух захватило.

— Неужели будет мясо?

— Не знаю… может быть.

Девушка торопливо убежала.

Позади Ясны и Ненада отворяется дверь. Выходит стройная девушка с большими глазами, красивая, белолицая, в синей юбке и белой блузке; на руках у нее собачка — она вырывается и тявкает, пока девушка старается зацепить поводок за позвякивающий ошейник.

— Ах, маленький сосед… Здравствуйте, сударыня, — отвечает девушка на приветствие Ясны. — Он теперь поправился, не правда ли, совсем поправился? — Она останавливается, улыбается Ненаду и проводит по его щеке белыми пальцами, от которых хорошо пахнет.

— Как я рада!

Собачка обнюхивает башмаки Ненада, он протягивает руку, собачка ее лижет. Девушка удивляется.

— Ами никого, прямо-таки никого не терпит, мне так бывает трудно, когда кто-нибудь приходит.

А собачка в это время с визгом прыгает на Ненада, стараясь длинным красным языком добраться до его лица.

— Довольно, Ами, спокойно, Ами…

Красивая девушка тянет за поводок, посылает еще одну улыбку и уходит.

Ни улыбки, ни восклицания девушки не тронули Ясны; она осталась серьезной. Ненад заметил взгляд, которым она провожала спускавшуюся девушку, и этот взгляд испортил ему удовольствие от встречи. Какая красивая и милая девушка! И такая изящная, как хорошо от нее пахнет! Так пахнет только от очень богатых и знатных дам. Это дочь хозяйки дома. Их квартира не была ни разграблена, ни реквизирована. Им принадлежит этот дом и еще два других. В квартире, наверное, старинные шкафы из полированного дерева, поблескивающие в полумраке больших комнат, мягкие ковры, кресла, обитые атласом. Ненад любил старинную мебель, любил рояль, звуки которого глухо доносились иногда к ним наверх. Старая барыня ни с кем близко не сходилась. Жила со своей красивой дочерью замкнуто. Появляясь во дворе, она здоровалась любезно, но сдержанно. Прислуживала им сухопарая глухонемая женщина. Время от времени появлялись какие-то мужчины и женщины и тайком доставляли мешки с продуктами. Из Гувернмана{15} приходили чиновники, очень вежливо стучали в дверь, входили и незамедлительно удалялись. У других же, как, например, у профессора Марича, они отворяли дверь ударом сапога или приклада. Все эти предполагаемые связи, все это благосостояние во время общего голода, сдержанное отношение госпожи Лугавчанин к своим квартирантам, которых она никогда не спрашивала, как они сводят концы с концами, а только любезно здоровалась, проходя мимо, — все это было из другого мира; квартиранты и соседи, люди заурядные, недолюбливали хозяев, злословили на их счет и избегали их. И хотя семья Байкичей поселилась здесь недавно, Ясну все-таки задевало равнодушие этих важных дам: за время болезни Ненада лишь они ни разу не справились о его здоровье и ничего ему не прислали, хотя бы яичко или немного масла. Раз только, в страшную ночь, когда Ненад метался в бреду, бабушка постучала в дверь госпожи Лугавчанин и попросила один-единственный ломтик лимона. Разбуженная барыня собственной персоной отправилась в столовую, где на застекленном балконе зеленело большое лимонное дерево, увешанное, словно рождественская елка, тяжелыми золотыми плодами, и сорвала два самых спелых лимона. Любезно, преисполненная собственного достоинства, она сказала: