Скорость тьмы [Истребитель] - [3]

На высоком бугре над поймой построили бараки из неотесанных, ярко-желтых досок. Поставили вышки с пулеметами и охранниками в остроконечных шлемах. Обнесли зеленый холм столбами с колючей проволокой. Начальник строительства, майор Раппопорт в фуражке с синим околышком, сам принимал этапы сутулых, с серыми лицами «зэков», распределял гурты по баракам. Тут были опытные землекопы, сбившие до костей ладони на стройке канала «Москва-Волга». Были урки, взятые на разбоях по второму и третьему разу. Были инженеры, арестованные еще по делу «Промпартии». Были партийцы, не сумевшие скрыть своих симпатий к Бухарину и Зиновьеву. Были острословы, блеснувшие в компании верных друзей анекдотом про Сталина. Но более всего здесь были русских крестьян с безнадежным взглядом синих, потухших глаз, забывшие, как пахнут скотина, парное молоко, горячие подмышки белокожих длинноволосых жен.

Стройка потянулась через пойму туманной муравьиной дорогой, вырастая земляной плотиной. Тускло вспыхивало железо бесчисленных лопат, скрипели оси телег, стучали синими выхлопами сваебойные машины и бетономешалки. Поодаль, на яру, где когда-то казнили двух последних волхвов, разрасталось кладбище без крестов. В могилу вколачивался кувалдой кол с трехзначной цифрой, словно охранники боялись, как бы из ямы не воспрял худой кричащий мертвец с забитыми глиной глазницами.

Лучшие архитекторы, любимцы Сталина, проектировали здание будущей электростанции, которая своей красотой напоминала античный храм. Среди колонн и хрустальных стекол, сверкая сталью и медью, жили могучие, рокочущие боги. Тысячи терпеливых рабов в сапогах и ватниках, под надзором строгих жрецов в фуражках с синими околышками, возводили величавый храм. И уже была готова к отливке гигантская статуя Вождя, на создание которой были собраны колокола из разоренных монастырей и приходов. По вдохновенному замыслу ваятеля, статуя, вырастая из вод, даже при слабом ветре, должна была издавать таинственные мелодичные звоны, долетавшие до пароходов, плывущих из Черного в Белое море.

Женщина, ведущая экскурсию, побледнела, словно была близка к обмороку. Поэту показалось, что ее коснулась ледяная железная плита, отобравшая разом все ее живое тепло, ее женственность и красоту. Он бросился к ней, не давая упасть.

— Что с вами? Может быть, принести воды?

— Мне немножко нездоровится, это пройдет, — благодарно сказала она, превозмогая свой недуг. Экскурсанты, встревоженные происшествием, терпеливо ждали, когда к ней вернутся силы. А впечатлительный поэт, уже влюбленный в эту печальную красавицу, думал, что напишет поэму о русской весталке, одиноко и безнадежно хранящей искру былого огня.

Подневольные лесорубы с топорами и пилами вырубали леса в ложе водохранилища. Геодезисты на окраинах сел делали замеры, определяя уровень будущего водяного зеркала. По домам Молоды расклеивали объявления о скором выселении жителей. Собирали митинги, увещевая народ разбирать деревянные дома, переселяться в сторону Рябинска, где отводились территории под поселки, и переселенцев ждала работа на могучем моторном заводе. Женщины слезно вопили в домах. Мужчины угрюмо смотрели на агитаторов и трубачей, игравших на площадях советские марши. Сквозь Молоду строем проходили военные части с винтовками, маршировали отряды «чекистов». Из дома в дом ходили переписчики, занося в листы имена переселенцев. Выдавали «подъемные», уговаривали строптивых. А особо норовистым показывали на кожаную кобуру, из которой торчал маузер с побелевшим от частого применения стволом.

Семьями раскатывали дома на венцы, выставляя на торцах черные дегтярные цифры. Свозили к реке, вязали из бревен плоты. Грузились с детьми, стариками и женами, окруженные тюками и утварью, сплавлялись к устью. Так некогда шли по Молоде плоты с казненными волхвами, — караваны молчаливых печальных плотов. По дорогам тянулись тележные обозы с платяными шкафами, зеркалами в старинных рамах, с часами, чьи медные маятники продолжали раскачиваться, и в фарфоровых циферблатах раздавались хрустящие звоны.

Город Молода зиял пустырями, оставшимися от разобранных домов. Каменные лабазы, кирпичные палаты купцов, здания училищ, пожарная каланча, церкви с куполами и колокольнями смотрелись дико и пусто. Лишь изредка по осенним улицам пролетал шальной грузовик с чекистами. Военные что есть мочи колотили в какую-нибудь запертую дверь, за которой скрывались те, что не захотели покинуть Молоду. Триста молодеев решили погибнуть в потопе, не желая расстаться с могилами близких, с родными алтарями, обрекая себя на библейскую смерть.

Всю зиму над Молодой в морозном беззвездном небе трепетало северное сияние, бледно-розовые и зеленые сполохи. Словно летали над городом прозрачные стрекозы. А оставшиеся умирать старожилы уверяли друг друга, что это ангелы посланы им в утешение.

— Почему мы ничего об этом не знали? — спрашивал изумленный поэт, увлеченный своим поэтическим замыслом, — Ведь это русская Атлантида! Это сказочный град Китеж!

— Нет, это наша Молода, — отвечала женщина тихо и истово, не позволяя сравнениями умалить неповторимость родного несчастного места, отдельного от других испепеленных и несчастных мест.