Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти - [67]

Видеть ошибки выполнения манипуляций страшно, хотя ты и понимаешь, что медицина не обходится без этого. Я встречала многое. Разрывы легких при неправильно подобранном режиме искусственной вентиляции. Разрывы легких при неправильной катетеризации подключичных вен. Повреждения легких трубками при дренировании плевральных полостей. Переломы ребер и грудины во время реанимации, однажды перелом позвоночника. Разрывы печени при реанимации. Повреждения трахеи трахеостомической трубкой. Несостоятельные, на человеческом языке вывалившиеся из желудка или кишечника стомы. Дренажные трубки, загнанные в подкожный жир вместо полостей. Забытый в сосуде проводник для катетера, криво сопоставленные отломки кости при репозиции. Как правило, неверно выполненные медицинские манипуляции не являются причинами смерти. Все интраоперационные повреждения в диагнозе попадают в раздел осложнений основного заболевания, поскольку манипуляции выполняются по поводу той болячки, с которой поступил и лечится больной. Случаи разбираются в больницах, больничное руководство применяет те или иные наказания. Вопросы, которые мучают меня, – когда нужно останавливаться, прекращать лечение и как принять такое решение, взять ответственность на себя.

В больничном морге, вскрывая трупы тех, кто скончался в стационаре, я часто стала приговаривать что-то вроде «оставили бы бабушку в покое» или «дали бы просто деду умереть». Но врачам нельзя останавливаться.

Пока бабушка лежала в сознании, что-то говорила, хотя мы почти ничего не понимали из-за перекошенного опухолью рта, немного ела и пила, мы боролись за ее жизнь, хотя, возможно, продлевали ее мучения. Когда она перестала нас узнавать, бормотала что-то нечленораздельное, отказывалась есть и не глотала воду, мы просто ставили ей морфин чаще обычного и сидели рядом. Смачивали губы, поначалу переворачивали, потом оставили в покое, поняли, что ей удобно в одной позе, на одном боку, подгузник не меняли, а его и менять не нужно было – наступила анурия. Никакую поддерживающую, инфузионную терапию не проводили. Решение далось легко, само собой, но, конечно, сомнения вернулись после ее смерти, и сколько ночей мы потом переживали, правильно ли поступили.

Ясность

В 2013 году в феврале мне досталось убийство, колрез, два ранения в грудь с повреждениями легкого и сердца. Убитый дворник-таджик, молодой мужчина, нелегал, лежал в дворницкой подсобке. На самом деле работать дворником был оформлен русский, местный житель, но работу свою он продавал. За него работали двое – убитый таджик и его подруга-сожительница. Мизерную зарплату делили, жили, часть денег посылали родным, работодателю отдавали мзду, ютились там же в подсобке. В соседних дворах на таких же условиях работали другие таджики, киргизы и буряты. Убил свой же, соотечественник, за женщину, не поделили. В том убийстве с точки зрения судебно-медицинской экспертизы все было ясно и понятно. Орудие, количество ударов, их последовательность – легкое после первого ранения поджалось к корню, второй раневой канал прошел мимо. Трупные явления как будто подогнали по учебнику.

Убитого обнаружили вскоре после смерти, прошло мало времени от убийства до приезда следственно-оперативной группы, трупные изменения, описанные дежурным экспертом на месте происшествия, давали незначительный разброс в два часа. Пятна, брызги и потеки крови на одежде и теле убитого в совокупности с описанием его позы на месте происшествия и следов крови вокруг позволили однозначно и без вариаций установить позу, в которой находился убитый в момент убийства. По позе вместе с направлением раневых каналов определили единственно возможное расположение нападавшего, что бывает очень редко. Убийцу взяли в тот же день, нашлись свидетели, кто его видел, сняли отпечатки – доказательств был вагон и маленькая тележка. Ценность судебно-медицинской экспертизы заключалась в основном в установлении времени смерти, совпавшем с показаниями свидетелей. Остальные выводы: что убитый спал на левом боку, свернувшись калачиком, что убийца подошел сзади и что удар в сердце он нанес вторым и последним, – оказались приятным, но никому в деле не нужным дополнением, вишенкой на торте, не изменившей общий вкус. Все ясно, хотя, по сути, не очень-то и нужно.

Но, несмотря на то что реальная ценность нашей работы не больше процентов пяти (максимум десяти, если очень себе польстить), я продолжаю, мы все продолжаем – те самые пять процентов бывают решающими.

Эпилог

Я не рассчитывала написать судебно-медицинский научпоп, посвященный какой-то узкоспециальной проблеме, за историю судебной медицины и Московского Бюро я тоже не взялась, я выбрала единственно честный для меня вариант – личный экспертный опыт. Писать было тяжело, я металась между разными задачами, которые сама же себе и поставила. Я осторожно и подолгу выбирала, о чем писать, какими словами, насколько объяснять понятия и выражения. При этом мне не хотелось скатываться в байки из склепа, моя судебно-медицинская молодость с кровавыми подробностями на вечеринках уже прошла, производить подобный эффект не тянет.