Скоро пойдет снег - [16]

Следующим отрезком нашего пути я выбрала прогулку по старой тропе, через лес, и перевал. Когда-то эта тропа соединяла имперские города. Но скоро мне стало ясно, что цель недостижима. Всю неделю шел дождь, тропа наверняка раскиснет, станет грязной и мокрой. А мама, конечно, не запаслась походной обувью, хотя я ее и предупреждала. Тащить ее на подобную прогулку было бы, по меньшей мере, жестоко. Она изменилась с нашего последнего свидания. Нет, выглядела она по-прежнему молодо, изменилось скорее мое восприятие. Но во время поездки я то и дело посматривала на нее и, конечно, заметила следы времени на лице; теперь ей скорее подошло бы звание бабушки. Я думала об этом, а потом сразу же забывала; то, что видели мои глаза, заслонялось образом, пришедшим из детства, закрепленным где-то в глубинах моей памяти. Проходило несколько дней, и я снова начинала видеть ее сегодняшнюю. Я подумала и предложила ей подождать меня, пока я все-таки пройдусь по этой тропе. Недалеко от станции есть маленькая уютная гостиница, а город большой, есть на что посмотреть, даже ходить далеко не надо. Я бы доехала до конечного пункта на поезде, а потом пешком пошла бы обратно. К вечеру следующего дня я планировала вернуться.

В гостинице я отобрала и плотно упаковала одежду, чтобы она занимала поменьше места. Собрала газовую походную плиту, положила в рюкзак большую бутылку с водой, легкий дождевик, а прочее оставила маме. Я предложила попить чаю перед уходом, и мы сели на пол друг напротив друга. Между нами стоял черный железный чайник, тяжелый и горячий. Поднимать его и наливать чай доставляло удовольствие. В комнате пахло дымом и слегка пригоревшим рисом. Вчера она говорила о доброте, и я вернулась к этой теме и спросила, помнит ли она мою первую работу в китайском ресторане в пригороде у реки, где я работала на первом курсе университета. Красивый был ресторанчик; некогда знаменитый, со временем он утратил былой лоск, но все еще хранил прежнюю ауру. В скупо освещенных комнатах с темными полированными полами царил полумрак. Внутреннее убранство выдавало чувство меры хозяев и создавало легкое, парящее ощущение. Персонал носил черные фартуки и черные туфли, рубашки цвета слоновой кости с тканевыми пуговицами и маленьким воротником-стойкой – достаточно, чтобы создать зыбкое ощущение того, что некогда звалось Дальним Востоком. Перед каждой сменой я по инструкции делала легкий макияж и высоко укладывала волосы. Другие официантки между двадцатью и тридцатью годами казались мне очень взрослыми. От нас требовалось не только усердно трудиться, но и поддерживать своим поведением репутацию заведения, чтобы его известность могла продержаться подольше. Репутацию хозяева возводили в ранг религии.

Я спросила, помнит ли она моего парня из числа сокурсников? У него тоже была сестра, и, по-моему, хотя он никогда не говорил об этом, детство его прошло в бедности. Он был очень старательным студентом. Выглядел молодо, впрочем, его лицо, словно высеченное из мрамора, с возрастом должно было стать только красивее. Он регулярно посещал спортзал, никогда ничем меня не обидел, но по-настоящему сблизиться мы так и не смогли. Еще иногда он любя говорил, что я странная, а однажды мимоходом заметил, что я слишком серьезно отношусь к своей работе в ресторане. Я не согласилась, но и не возражала. Тогда я ко всему относилась серьезно. Я училась на совесть, потому что искренне верила, что у меня высокая цель, а достичь ее без определенной строгости к себе и порядка невозможно. К работе в ресторане я относилась точно так же. Перед каждой сменой я тщательно убирала волосы. Не потому, что мне так нравилось, а потому, что строгий, элегантный вид точно соответствовал нашему имиджу. Со временем я заметила, что у меня изменились движения, жесты, они стали более плавными и точными. То же происходило с голосом и выражением лица, словно, пересекая порог ресторана, я становилась другой. Я понимала: если уроню тарелку или стакан, случится непоправимое, это будет бунт, бессмысленный протест, а мне совсем этого не хотелось. Иногда в ресторане проводились банкеты, и тогда мы таскали длинные деревянные подносы со всякими креветками и осьминогами, обложенными льдом и украшенными затейливо вырезанными овощами в виде цветов, и мне хотелось, как ребенку, стащить с подноса кусочек и съесть. Подносы были тяжелыми и громоздкими, но я делала вид, что мне легко с ними управляться, и думала о балеринах, встающих на кончики пальцев ног и совсем не страдающих от боли. Мой парень часто шутил, что мне самое место в каком-нибудь горном храме, где надо каждый день подметать и без того чистый пол, просто чтобы понять природу труда и времени, а также усвоить разницу и одновременно тождество чистой и грязной поверхности.

Примерно тогда же я вернулась к плаванию, которым занималась в детстве. Рядом с рестораном были открытый пятидесятиметровый бассейн, культурно-спортивный комплекс и парк. Я купила самый простой черный купальный костюм, очки и приобрела абонемент. Поначалу получалось не очень хорошо. Трудно поверить, но мое тело почти разучилось плавать, а ведь раньше мне казалось, что это совершенно инстинктивное умение. Но постепенно прежние навыки вернулись. Три раза в неделю я обязательно плавала, даже если уставала, даже если погода не располагала, даже если сдавала сессию. В ясные дни солнце красиво отражалось в шестиугольных плитках на дне бассейна, без труда проникая сквозь чистую воду, вокруг зеленели лужайки, и мне казалось, что лучше места не найти. А если я еще была и в правильном настроении, расслабленном и сосредоточенном, я плыла легко, словно летела в воде. В те дни, возвращаясь после бассейна, проходя под деревьями по освещенной солнцем тропинке, я с удовольствием ощущала собственное тело – сильное и загорелое, и будущее казалось достижимым, какую бы цель я ни поставила перед собой. Мир открывался передо мной, как широкая дорога, уходящая из-под ног куда-то вверх. Что за мысли приходили мне тогда в голову – не знаю, знаю только, что они никогда не приходили надолго, исчезая столь же быстро, как и возникали. А по прошествии времени я и вовсе не знала, приходили ли они. А потом мне пришлось уехать.