Скоро пойдет снег - [12]

Как только мы заняли места, мама забрала у меня пальто и повесила его на один из маленьких откидных крючков, а я затолкала чемоданы на верхнюю полку. Я спросила, не хочет ли она почитать книжку, которую я прихватила в дорогу, или газету, добытую утром в отеле, но мама сказала, что предпочитает смотреть в окно. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях, и следила за сельской местностью, проносящейся мимо. Поезд шел очень быстро, вид за окном казался размытым отпечатком цветов и линий, и на что там смотреть, я просто не понимала. Мама сказала, что мой дядя любил поезда, и этот ему бы понравился, хотя ездил он в них нечасто.

Я припомнила, как мать однажды рассказывала о дяде, которого я видела только во время нескольких коротких поездок в Гонконг. Это был тихий стройный человек, похожий на студента университета, хотя ни в каком университете он никогда не учился. Как и мама, он следил за своим внешним видом, всегда ходил в белой выглаженной рубашке и черных блестящих туфлях, волосы чуть подвивал и зачесывал набок, как герои китайского кино тридцатых и сороковых годов. Мать говорила, что он сильно отличался от других мальчишек, населявших район, тем, что был добр и внимателен. Работал он в магазинчике на птичьем рынке и иногда приносил домой птиц. В детстве маме они нравились. Разница в возрасте составляла у них целых восемь лет, потому что у бабушки между рождением дяди и мамы случились два выкидыша. Мать наблюдала, как ее старший брат чистил клетки. Иногда он разрешал ей помогать, и тогда она меняла воду в мисочках. Мама шла на кухню, наливала мисочки и возвращалась, стараясь не пролить ни капли. Брат ставил мисочки в клетки, уже застеленные свежими газетами.

Однажды в магазин зашел человек и долго рассматривал птиц. Он просил дядю снять то одну клетку, то другую. Клетки висели на длинных шестах, подвешенных к потолку. Дядя всегда старался опускать клетки плавно. Если дергать клетки, птицы пугаются, начинают носиться по клетке и могут повредить лапу или крыло. В конце концов мужчина выбрал двух самых красивых и дорогих птиц. Грудки у них были в форме сердечка, перья розовые, как румянец. Покупатель сказал, что выбирает подарок дочери. «Они совсем как жених и невеста», – пошутил он. Больше покупателей не было. Дядя закрыл магазин, сперва заперев раздвижную дверь и опустил рольставни.

Стоял сезон дождей, так что дядя частенько приходил домой мокрым. Дождь мог начаться в любое мгновение и так неожиданно, что зонт открыть не успеешь, а уже вымокнешь. Ботинки точно промокнут, и брюки внизу тоже. Кончался дождь так же внезапно, и тут же на человека наваливалась густая невыносимая жара. Платили дяде тогда каждый месяц. Приходя домой, он вынимал конверт и отдавал две трети матери, оставляя себе совсем немного.

Однажды утром, как рассказывала мама, открыв магазин, дядя увидел, что кто-то уже ждет его перед дверью. Судя по форме, это была школьница из местной монастырской школы, рядом с той, где до четырнадцати лет учился он сам, а потом пошел работать. Девочка держала в руках большую обувную коробку с шестью дырочками на крышке, кажется, проткнутыми обычным свинцовым карандашом. В коробке сидела одна из тех птиц, которых дядя продал богатому покупателю месяц назад. Птица была совсем слабая и больная. Она сидела, нахохлившись, в углу коробки, выложенной обрывками старых школьных носков. Дядя снял одну из клеток, тщательно вычистил ее, переставил жердочку пониже, чтобы птице удобно было залезать на нее, постелил свежую газету, поставил еду и воду. Девочка ушла в школу. Нескольких дней дядя держал клетку под рукой, переставляя ее так, чтобы она подольше находилась на солнце, а во время дождя следил, чтобы капли воды не попадали на пернатого пациента. Спустя некоторое время птица уже запрыгивала на жердочку, которую он переставлял все выше и выше, начала взлетать и вообще поправилась. Тогда дядя накрыл клетку тканью и отнес в большой дом девочки, стоявший на одной из центральных улиц.

Мама рассказывала, что в последующие дни и недели она часто видела своего брата и ту девочку вместе: иногда они ехали на велосипедах по городу или стояли в очереди у придорожной палатки. Они и маму изредка брали с собой в местную кондитерскую, где обязательно брали пакетик чернослива и конфеты. Мама уже знала их обычные места встречи – в парке у фонтана или на углу возле женской монастырской школы. Родители девочки, конечно, не одобряли ее нового знакомого, ведь дядя был беден и необразован. Молодым людям приходилось встречаться тайно. Маме волей-неволей пришлось стать их сообщницей, своего рода конфиденткой. Молчаливая десятилетняя девочка сопровождала пару, своим присутствием придавая прогулке благообразие. Слушая эту историю, я часто думала: а что при этом испытывала мама? С одной стороны, она была слишком молода, что понимать смысл этих романтических встреч, с другой, уже достаточно взрослой, чтобы ощущать интригу в отношениях юноши и девушки. Сидела ли она на раме велосипеда брата, лазила ли по лесенкам на детской площадке, замечала ли она, насколько эти двое сосредоточены друг на друге? Даже когда они покупали ей сладости или билет в кино, нельзя же было не заметить, что ни кино, ни сладости не занимают этих двоих, да они вообще ни на что не смотрят, кроме самих себя. Они счастливы, когда говорят друг другу что-то смешное? «Наблюдала ли она за всем этим, – думала я, – видела ли в их отношениях то же, что ждет в будущем и ее?»