Скопус. Антология поэзии и прозы - [69]

На пляже не осталось ни единого человека. Ветер гнал и закручивал песок, пустые стаканчики из-под мороженого, клочки газет. Я обрадовалась, увидев торчащий из песка серый угол, но это оказался не паспорт, а всего лишь календарик на семьдесят четвертый год, который мне подарила Таня Луковникова. Еще удалось найти записную книжку, она зацепилась за куст.

— Пойдем, может, туда отнесло… — Галя махнула рукой в сторону насыпи.

Я побрела за ней следом, не надеясь уже ничего вернуть.

У насыпи ветер намел кучки песка, и на одной из них лежала, точно приклеенная, розовая десятка — одна из тех трех, что выпорхнули из моей сумки. Я подобрала ее, немного повеселела и пошла дальше вдоль насыпи, внимательно осматривая склон. Дорогу мне преградила какая-то свалка.

— Что вы тут делаете? — услышала я вдруг голос, подняла голову и увидела старуху с пустым помойным ведром.

Галя принялась объяснять ей, что случилось. Старуха недоверчиво выслушала, ничего не сказала, повернулась и пошла к стоявшему в стороне двухэтажному бараку.

На куче мусора я увидела кошелек — вытертый, порыжелый, у меня никогда такого не было, но я все-таки зачем-то подняла его и раскрыла. Внутри лежала черная брючная пуговица.

— Пойдем… — позвала Галя.

— Главное, паспорт… — я вздохнула и медленно пошла обратно вдоль насыпи.

Сзади возник стук колес. Занятая своими поисками, я не сразу обратила на него внимание, но даже когда и услышала, не стала оборачиваться. По этой ветке подвозили сырье к заводам. Поезд приближался и как будто замедлял ход. Меня это нисколько не интересовало — мне нужно было отыскать свой паспорт и деньги. Медленно и четко отсчитывая стыки, поезд поравнялся со мной, прополз еще немного — только теперь я, наконец, глянула на него — какой странный состав: серые металлические вагоны, совершенно одинаковые, плотно пригнанные двери и никаких окон… Последний стук, угрюмое шипение, состав качнулся назад и встал. «Зачем ему тут останавливаться? Как же мы теперь пройдем к автобусу?» — подумала я и обернулась, отыскивая глазами Галю. Она лежала на насыпи, уткнувшись лицом в гравий и зажав руками уши.

— Что с тобой? — хотела я спросить, но глянула еще раз на неподвижный состав и не спросила.

Кругом было тихо, только на пляже изредка чавкали волны и песок шелестел под ветром…

Тайна

Слава Гусев никогда не ест шоколадных конфет. Не любит. Даже смотреть на них не может.

Это оттого, что однажды он съел их сразу целую коробку. Коробка была розовая, и на ней нарисованы коричневые конфеты — совсем как настоящие. Когда коробка упала, золотая веревочка соскочила, и все конфетки рассыпались. Одна отскочила к двери и перевернулась на спинку. Как будто большой коричневый жук. Только живой жук, если перевернешь его на спину, крутится, думает, как ему обратно перевернуться. А конфета лежала смирно, как будто жук дохлый. Слава сначала боялся ее есть, потому что она упрыгала к самой бабушкиной руке. Бабушка некрасиво сидела в дверях — одной ногой уперлась в косяк, а другую вытянула к раковине. Слава все остальные конфеты уже съел, а эту боялся трогать. Но потом съел и ее.

Конфеты принесла какая-то женщина. Или она была старушка. Слава точно не разобрал, потому что сразу стал смотреть на коробку.

Вообще бабушке часто приносили разные подарки за то, что она была добрая и всем помогала. Сначала она помогла дворничихе Дусе устроить дочку в ясли, потом добилась, чтобы безногому Степану, который жил в подвале, дали комнату в новом доме, а потом одной тетеньке выбила пенсию побольше. А еще она умела доставать бесплатные путевки. Бабушка всегда говорила: «Это наш долг, Славик, помогать людям». Поэтому ей приносили подарки. А дворничиха Дуся приходила помогать по хозяйству. И бабушка говорила: «Как ты к людям, так и люди к тебе».

А эта тетенька поставила конфеты на стол и стала говорить про дедушку. Дедушка у них умер, когда Славик был еще маленький. Тетенька очень удивилась, что дедушка уже умер.

Она сказала:

— Что вы говорите! — всплеснула руками и почему-то засмеялась. — А я-то думала — зайду, погляжу на него. Да, вот решила зайти. Пусть, думаю, поглядит на меня, может, ему интересно…

Славик хотел повести ее в комнату и показать дедушкин портрет, который висел на стене, но бабушка не разрешила. Она вдруг рассердилась и сказала:

— Сиди, Слава.

А тетенька сказала:

— Хотя, верно, он не узнал бы меня… Да, где уж! Разве всех упомнишь? Сколько нас было — тысячи, тысячи… Это я его помню, а он меня — где уж!..

Бабушка сказала:

— Зачем вы пришли? Что вам нужно?

А тетенька сказала:

— Да, конечно, я понимаю, вы не ждали. Не ждали, спокойно жили. Ах, какая неприятность для вас — вы ведь думали, мы там все сгнили давно, правда? Вот, в самом деле… И кто бы мог подумать — я жива — после двадцати лет — там! — жива, а он тут, в Москве, умер!.. Что ж это он умер, а?

Бабушка закричала:

— Уходите! Уходите немедленно, слышите! Какое безобразие, честное слово… Я сейчас милицию вызову. — Она схватила коробку с конфетами и стала совать ее тетеньке. — Убирайтесь отсюда! Наглая!

Тогда тетенька заговорила быстро-быстро:

— Да, да, я возьму. Возьму! Ваш ребенок тут в тепле, а мой там остался, да. Вы должны это знать. Я эти конфеты возьму. — А сама все пихала коробку обратно бабушке.