Скопец, сын Неба - [9]

Вот дорога, по которой они сейчас идут. Все холмы и холмы. Но там впереди она поворачивает на север и скрывается из виду. Что ждет Иоанна за поворотом? Почему бы там не оказаться чуду? Вдруг там обнаружатся люди с конскими ногами или кони с человеческими телами? Он слышал о таких существах, о них пишут в греческих книгах. Разумный человек испугался бы такой встречи с чудовищами, но ожидание чуда, за которым стоит безусловная любовь к себе и к этому миру, придает человеку бесстрашие. Вот что лежит в основе чуда - любовь. Кто недостаточно любит себя в этом мире и этот мир в себе, тот не удостоится чуда. Ведь чудо должно содержать в себе что-то непривычное, странное, невероятное. Страхом его можно только испортить. Когда Яхве заговорил с Моисеем из горящего куста громовым голосом, Моисей не бросился бежать вниз с горы и не сорвал тем самым торжественную встречу с Творцом. Моисей любил Бога, любил себя и свой народ, и Господь открылся ему за его любовь. Также и Иезекииль, когда явились ему ангелы - четырехкрылые и четырехликие, горящие как угли и снующие на колесах как молнии, пророк не превратился от ужаса в соляной столб, подобно жене Лота, которая без любви взглянула на гнев Господень и осудила в сердце своем Божью жестокость. Нет, Иезекииль выслушал долгие наставления Бога и записал их в свою книгу. Любовь дала ему силы на это.

Когда-нибудь перед Иоанном тоже разверзнется небо и будет ему голос свыше, и любовь, которой так много в нем, что ему порой трудно дышать, не позволит ему онеметь от страха и пропустить этот час. Он запомнит все и подробно опишет это в своем откровении. Так будет.

Иоанн привычно взглядывает вверх. Осеннее небо над ним затянуто тучами, как Святая-Святых Храма - завесой. Так, наверное, и есть: облака – это завеса Небесного Града. Бог создает их, чтобы скрывать там своих ангелов. Небо безмолвствует пока и не подает знака юноше. Но когда-нибудь Иоанн увидит свои небеса, ведь он много возлюбил и шагает с учителем в ногу к Царству Небесному. Откуда-то же внушено ему с отрочества, что он рожден для необыкновенных дел, что его жизнь не может пройти без чудес.

Меж тем уже вечереет.

Трое спутников проходят за поворот дороги, им открывается широкая лощина между гор. Увы, никаких чудовищ нет там, чтобы восхитить Иоанна могуществом и фантазией Творца, есть лишь обычная галилейская деревушка на два десятка дворов. Они приближаются к самому крайнему из них, входят и стучатся в двери дома. Им долго никто не отзывается. Наконец, раздается голос:

- Что нужно?

- Мы путники. Просим пустить на ночлег.

- Откуда вы?

- Мы из Канны, были на свадьбе, идем теперь в Капернаум, - терпеливо объясняет Иисус.

Дверь приоткрывается и показывается дряхлый старик.

- Ныне много лихих людей бродит по дорогам, - ворчит он, внимательно разглядывая стоящих на крыльце людей.- Израиль уже не тот. Язычники в нем поселились. Да и наши зелоты теперь свирепствуют.

- Мы не причиним вреда.

- В дом пустить не могу. А в сарае ночуйте, если хотите.

- Ты бы нам, старик, хоть одеял дал, - вступает в разговор Иуда. - Холодно в твоем сарае. А зелотов не ругай. Они за твою свободу сражаются.

- Там сено есть. Им и укроетесь.

- Ну а поесть у тебя что-нибудь найдется? Мы заплатим.

Старик недовольно смотрит на Иуду.

- Видно, господин. Одеяло ему, ужин подай. У меня не постоялый двор.

- Мы устали и голодны, - мирно объясняет Иисус.- Но если ничего нет, спасибо и на том.

- Сейчас посмотрю. Может, что и найдется. - И старик закрывает перед ними дверь на засов.

Они идут в сарай. Кроме пустых яслей, сена и груды навоза там ничего нет. Иуда сразу же принимается за разведение костра. Его покалеченная нога начинает ныть при малейшем похолодании. Он быстро и привычно с помощью взявшегося откуда-то кремния запаливает охапку сена и крошит на нее сухой навоз. Помещение наполняется кислым дымом.

Вскоре появляется старик с кувшином воды, хлебом и сушеными смоквами. После вчерашнего свадебного изобилия этот ужин выглядит более чем скромно.

- Старик, мы заплатим вдвойне за твой сыр и масло, - предлагает Иуда.

- Нет у меня ничего. Что было… вот, даю.

- А что так тихо в деревне? - спрашивает Иисус.

- Так многие ушли на заработки в Тибериаду, а иные натрудились за день и отдыхают. Не всем же по дорогам шастать и мирных людей беспокоить. Ну ладно, некогда мне с вами говорить, меня дома ждут.

Он неодобрительно косится на то, как Иуда щедро накладывает в костер куски деревенского топлива.

- Вы мне сарай не спалите.

- Ничего с твоим сараем не случится, только суше станет.

Качая головой, старик уходит.

Наскоро поужинав, они устраиваются на ночлег. Иуда ложится ближе к огню, обмотав свою искалеченную ногу толстым платком из козьего пуха и поставив эбеновый пенал под голову, Иоанн - на сене справа от Иисуса.

- Старик мог пустить нас на ночь хотя бы в сени, - ворчит Иуда.

- Может, он и пустил бы, будь ты с ним поласковее, - добродушно замечает Иисус.

- Нет. Просто нужно было постучать в другой дом. На окраинах деревни всегда живут самые вредные. Добрый, сытый народ живет в центре, - уверенно заявляет Иуда.- Так всегда и у людей, и у зверей.