Скопец - [61]

Покинув почтенное Министерство финансов, где ему был оказан столь радушный приём, Алексей на минуту задержался на набережной Мойки, наблюдая за тем, как девочки-близняшки, гулявшие тут в сопровождении няни, кормили горластых чаек. Пришло время сделать следующий шаг: точно выверенный, аккуратный, способный многое прояснить. Для этого, согласно плану Шумилова, следовало устроить небольшое театральное представление. Взвесив всевозможные «за» и «против» и приняв окончательное решение, он со всей наивозможной скоростью направился домой.

В том, что Владислав Гаевский поймал Василия Чебышева даже не пускаясь в погоню за ним, чуда никакого не было. В то самое время, пока Агафон Иванов «нарезал дурака» по набережной реки Фонтанки, Владислав взял в оборот двух женщин, с которыми беглец пил вино накануне вечером. Грамотно выбранная тактика допроса, перемежавшаяся то угрозами высылки из столицы, то обещанием помочь в бесплатном оформлении паспортов, позволила Владиславу уже через четверть часа получить от любовниц Василия Чебышева адрес, куда мог направить свои стопы беглец. Гаевский взял извозчика и поехал в названное место, где вместе с околоточным устроил засаду. Поэтому, когда в половине четвёртого ночи Чебышев появился в указанном дворе, его уже там ждали.

Не будет преувеличением сказать, что сноровка, проявленная Васькой во время бегства, оказалась по сути лишь напрасной тратой сил и времени. Но особенно утончённая ирония судьбы заключалась в том, что Гаевский вместе с задержанным приехал в здание Сыскной полиции на Большой Морской даже раньше, чем Агафон Иванов, застрявший в околотке чуть ли не на всю ночь.

Разумеется, о событиях минувшей ночи последовал утренний доклад Ивану Дмитриевичу Путилину. Действительный статский советник решил сам поговорить с задержанным, поскольку история, рассказанная Чебышевым сыщикам, показалась довольно необычной.

Васька Чебышев хотя и старался всем своим поведением продемонстрировать полную уверенность в себе и своих силах, всё же, узнав, что с ним будет беседовать сам Начальник Сыскной полиции, побледнел. Он прекрасно знал как самого Ивана Дмитриевича Путилина, так и его репутацию; имел прежде с ним столкновения, и память о них отложилась в его голове накрепко. Оттого-то, оказавшись в приёмной перед кабинетом руководителя столичного уголовного сыска, Чебышев и побледнел.

Путилин к полудню третьего сентября закончил принимать доклады агентов, работавших по делам, которые шеф Сыскной полиции считал нужным лично курировать, и распорядился доставить к нему в кабинет задержанного Чебышева.

Когда пара конвойных полицейских с шашками наголо ввела Василия в кабинет Путилина, Иван Дмитриевич посмотрел на него почти ласково, точно увидел закадычного друга.

— Садись, Василий, — сказал он приветливо, кивком указав на стул с высокой спинкой, приставленный к столу. — Бывал ты здесь, помнится, и не так давно, года не прошло. Но судьба, видать, у тебя такая — вернуться на это место…

— Уж точно, ваше высокоблагородие, — согласился Чебышев, — даже и не знаю, с чего это Фортуна ко мне тылом оборотилась. Грехов за собою не ведаю, на все вопросы господ агентов, — последовал лёгкий поклон головы в сторону сидевшего на стуле у стены Агафона Иванова, — ответил чистосердечно, без утайки.

— А что ж ты так от полиции побежал-то, а-а? В окно прыгнул, точно заяц? — с усмешкой поинтересовался Путилин. — Нормальные люди при появлении полиции в окна с пятого этажа не бросаются!

— Так откуда ж я знал, что это полиция явилась? Господа были в штатском, оне, конечно-с, объявили себя полицейскими, да только ведь, что толку в словах? Любой бандит назваться полицейским может! А я-то спросонья не разглядел: слышу шум, голоса мужские, ну, думаю, пьяный разбор какой-то предстоит… Сам-то я человек поведения тихого, скромного, непредосудительного — да вы-то прекрасно знаете, ваше высокоблагородие! — мне в эти пьяные дела встревать нет резону. Вот я и… того… — Чебышев запнулся, — решил в окно выйти. Ну и вышел. Заметьте, сопротивления не оказывал, за ножи да табуреты не хватался. А то, что в окно прыгнул, так то законом не возбраняется, я может, через раз в окна выхожу, манера у меня такая.

— Ох, Василий, говорлив ты чего-то сделался, — покачал головою Путилин, — совсем страх перед полицией потерял. Надо бы тебя закатать куда-нибудь.

— Не надо, не надо, ваше высокоблагородие, — замахал руками Чебышев. — Меня господин Иванов заверил, что ежели я чистосердечно всё расскажу вам, то мне никаких преследований чиниться не будет!

— Вот и прекрасно, Василий. Расскажи-ка мне всё, о чём ты рассказывал прежде господам Гаевскому и Иванову.

— Это, стало быть, про службу мою у скопцов?

— Вот именно.

— Дело было так, — вздохнул Чебышев, — бес, конечно, меня попутал, в такой улей влез, эх-ма-а! На Крещенье устроился я к купцу Яковлеву Проклу Кузьмичу в конюшню его; я ведь лошадник, люблю животинку, толк в уходе знаю, да и управляться умею… Да вы же знаете! Устроился с полным пансионом — это чтобы и кормёжка была, и жить при доме. Яковлев, вроде бы, скопец, ну, так про него говорили… а мне так всё равно, хоть чёрт лысый, пускай только деньги платит. А денег у него очень много, зело богатый купчина. Начал я приглядываться, как бы… как бы умыкнуть его кассу. Ввёл он меня в соблазн, как сейчас понимаю, умышленно это сделал, купил меня с потрохами. Решился я, короче, «взять» его кассу в отсутствие хозяина. У него случались длительные отлучки: по два дня, по три… Разведал всё, комнаты, там, коридоры, двери, замки какие… Полез ночью, когда купца дома не было… Грамотно всё продумал, даже об отходе позаботился на случай внезапного возвращения хозяина — через окно в чердаке, в торце дома, выходящем прямо в сад. В общем, всё должно было выйти как надо.