Скопец - [54]

В околотке ночная жизнь била ключом: за минуту до появления Агафона Иванова наряд доставил в дежурное помещение пьяную проститутку, получившую бутылкой по голове за дерзость клиенту. Самого клиента доставили тоже; едва опустив свой зад на скамью, он моментально захрапел, пуская слюни из разинутой гнилозубой пасти, отравляя воздух зловонным дыханием и отрыгивая из недр желудка запах непереваренной кислой капусты. Рана на голове проститутки обильно кровоточила, кровь бежала по её рукам и капала на одежду и на пол. Околоточный, видя такое дело, принялся отчитывать молодых помощников квартального:

— Что вы её тащите к нам, она же кровью всё помещение уделает! Кого мыть попросим?

— Так что с нею делать-то? — оправдывался один из помощников.

— За дверью надо было усадить и дыру в башке чем-либо заткнуть! — наставительно посоветовал квартальный.

Тут-то и появился Агафон Порфирьевич. Он хотел было показать прямо с порога свой жетон надзирателя Сыскной полиции (а именно так официально именовалась должность, занимая им), но увидев знакомое лицо квартального, лишь кратко кивнул:

— Мне бы человечка на четверть часа… в «яковлевку» на рысях метнуться.

В помещении околотка мгновенно повисла тишина, достойная немой сцены из «Ревизора». Помощники квартального не знали в лицо Агафона и потому не поняли странной просьбы облачённого в штатское человека, околоточный же неправильно истолковал слова сыщика.

— Господи, у нас что? грохнули кого-то? — только и спросил он.

— Нет, помилуй Бог, никто никого не убил, — успокоил его Иванов, — просто надо заскочить, проверить адресок один.

Околоточный облегчённо вздохнул и шевельнул бровями в сторону одного из молодых полицейских:

— Фотий, пойдёшь с этим господином… это господин из Сыскной полиции… будешь помогать, коли потребуется, сделаешь всё, как он скажет. Понятно?

Через пять минут Иванов, Гаевский и помощник квартального уже стояли перед одним из подъездов «яковлевки», закрытом на ночь, и вызывали дворника: Фотий стучал в дверь, а Агафон крутил ручку звонка, выведенного в дворницкую. Дворник выскочил сразу же, очевидно, нужной прыти ему добавило лицезрение полицейского мундира через стекло.

Отворив подъезд, дворник встал навытяжку и отрапортовал:

— Пётр Филимонов, помощник старшего дворника в доме господина Яковлева! Прежде — фельдфебель Кексгольмского пехотного!

— Вот что, Пётр, ответь-ка нам на следующий вопрос: помнишь ли ты Настасью Коцегутову, жившую в этом подъезде в прошлом годе? — спросил Иванов.

— Так точно-с, ваше превосходительство, очен-но хорошо помню.

— Она часом не съехала?

— Никак нет, проживает здесь же, на прежнем месте, — доложил дворник.

— Веди-ка нас к ней, — распорядился Агафон Порфирьевич и, повернувшись к полицейскому в форме, пояснил, — Вы у неё паспортец спросите, уточните, с кем она проживает, ну, а тут и мы в разговор вклинимся.

— Понятно, понятно, — кивал помощник квартального.

Дворник же Филимонов, услыхав, о чём переговариваются полицейские, не смолчал:

— У них там, в хватере, значит, сущий клоповник: народ снимает по полкомнаты, на четыре комнаты, значит, зарегистрировано восемь паспортов… Толкутся, слоняются, никто толком не работает, водку только пьют… Одним словом — Гоморра!

— Содом и Гоморра, — поправил было дворника Гаевский, но Пётр с ним не согласился:

— Про Содом не знаю, не присутствовал, но Гоморра — точно!

— А которую комнату занимает Коцегутова? — уточнил Гаевский.

— Мы за этим особо не следим, ведь по комнатам расселяет управляющий, — ответил дворник, — но насколько помню, она поселилась в дальней от входа, по коридору, значит, и направо.

В сопровождении дворника, шедшего по неосвещённой лестнице впереди всех с фонарём в руке, они поднялись на пятый этаж, под самую крышу. Там находились дешёвые квартиры, самое убогое жильё, сдаваемое «углами» и по «полкомнаты». На лестнице стоял непередаваемый удушливо-кислый запах то ли протухших щей, то ли нестиранных портянок, то ли разложения плоти — одним словом, тот несносный запах, что неизбежно возникает в тех местах, где подолгу не убирают. Дворник с силой постучал в дверь раз, другой, третий и, наконец, на этот стук из-за двери послышалось:

— Кого там ч-чёрт несёт?!

— Это дворник Пётр Филимонов… открывай ворота! — бодро возвестил дворник, переглянувшись с полицейскими. Те стояли молча, не шевелясь, ничем не выдавая своего присутствия.

— С какого такого перепугу? Честной народ спать навострился. Может, поутряне придёшь, а-а, Пётр?

— Это кто такой умный? Никанор, ты, что ли?! — Пётр, похоже, не на шутку раздражился от такого нерадостного приёма. — Ты тут у меня не умничай, а то завтра же поскачешь отседа, как горох по паркету! Открывай, говорю, публика снизу жалуется, говорит, тут у ваш шумят!

— Да какой там шумят? Все по нарам, сопят в четыре дырки…

Пререкания грозили затянуться, и дворник в сердцах ещё раз хватил кулаком в дверь, пригрозив вызвать полицию. Угроза подействовала — загремел сбрасываемый крюк, и дверная створка приоткрылась, показав угольно-чёрную щель, в которой ничего нельзя было разобрать.

Агафон моментально одной рукой рванул дверь на себя, а другой ухватил за горло человека, стоявшего за дверью. «Посвети!» — хрипло и негромко приказал Иванов дворнику. Тот поднял фонарь повыше, и стало видно, что сыщик держит мужичонку лет пятидесяти, перепуганно вращавшего глазами и безмолвно разевавшего рот; всклокоченная борода тряслась, губы шевелились, но ни единого звука при этом не издавали. Мужичонка в это мгновение сильно напоминал рыбу, выброшенную из воды.