Скоморошины - [17]

А увидел сам старец Игренище,

Он тем-то ребятам поклоняется,

А слово сказал им ласковое:

«Вы-то ребята разумные,

Пойдем-ка ко мне, в келью идите».

Всем рассказал им подробно всё:

А четверть пройдет – другой приди;

А всем рассказал, по часам рассказал,

Монастырски часы были верные.

А который побыстрее их, ребят,

Наперед пошел ко тому старцу ко Игренищу.

Первому дал он пухов колпак:

А брал булаву в полтретья пуда,

Бил молодца по буйной голове —

Вот молодцу пухов колпак,

Век носить да не износить,

Поминать старца Игренища.

И по тем часам монастырскием

А и четверть прошла – другой пришел.

А втапоры старец Игренище

Другому дает кафтан камчатной:

Взял он плетку шелковую,

Разболок его, детину, донага,

Полтораста ударов ему в спину влепил.

А и тех-то часов монастырскиех,

Верно, та их четверть прошла,

И третей молодец во монастырь пошел

Ко тому старцу ко Игренищу,

Допрошался старца Игренища.

И завидел его старец Игренище,

Игренище-Кологренище,

А скоро удобрил и в келью взял.

Берет он полено березовое,

Дает ему сапожки зелен сафьян:

А и ногу перешиб и другую подломил.

«А вот вы, ребята десятильниковы.

Всех я вас, ребят, пожаловал:

Первому дал пухов колпак,

А и тот ведь за кельей валяется;

А другому наделил я камчат кафтан,

А и тот не ушел из монастыря;

А последнему – сапожки зелен сафьян,

А и век ему носить да не износить».

Чурилья-игуменья и Стафида Давыдовна

Да много было в Киеве божьих церквей,

А больше того почестных монастырей,

А и не было чуднее Благовещения Христова.

А у всякой церкви по два попа,

Кабы по два попа, по два дьякона

И по малому певчему по дьячку,

А у нашего Христова Благовещенья честного

А был у нас-де Иван-пономарь,

А горазд-де Иванушка он к заутрени звонить.

Как бы русая лиса голову клонила,

Пошла-то Чурилья к заутрени.

Будто галицы летят, за ней старицы идут,

По правую руку идут сорок девиц,

Да по левую руку друга сорок,

Позади ее девиц и сметы нет.

Девицы становилися по крылосам,

Честна Чурилья в алтарь пошла.

Запевали тут девицы четью петь,

Запевали тут девицы стихи верхние,

А поют они на крылосах, мешаются,

Не по-старому поют, усмехаются.

Проговорит Чурилья-игуменья:

«А и Федор-дьяк, девий староста!

А скоро походи ты по крылосам,

Ты спроси, что поют девицы, мешаются,

А мешаются девицы, усмехаются».

А и Федор-дьяк стал их спрашивать:

«А и старицы-черницы, души красные девицы!

А что вы поете, сами мешаетесь,

Промежу собой, девицы, усмехаетесь?»

Ответ держут черницы, души красные девицы:

«А и Федор-дьяк, девий староста!

А сором сказать, грех утаить,

А и то поем, девицы, мешаемся,

Промежу собой, девицы, усмехаемся:

У нас нету дьяка-запевальщика,

А и молоды Стафиды Давыдовны,

А Иванушки-пономаря зде же нет».

А сказал он, девий староста,

А сказал Чурилье-игуменье:

«То девицы поют, мешаются,

Промежу собой девицы усмехаются —

Нет у них дьяка-запевальщика,

Стафиды Давыдьевны, пономаря Иванушки».

И сказала Чурилья-игуменья:

«А ты Федор-дьяк, девий староста!

А скоро, ты побеги по монастырю,

Скоро обойди триста келий,

Поищи ты Стафиды Давыдьевны.

Али Стафиды ей мало можется,[198]

Али стоит она перед богом молится».

А Федор-дьяк заскакал, забежал,

А скоро побежал по монастырю,

А скоро обходил триста келий,

Дошел до Стафидины келейки:

Под окошечком огонек горит,

Огонек горит, караул стоит.

А Федор-дьяк караул скрал,

Караулы скрал, он в келью зашел,

Он двери отворил и в келью зашел:

«А и гой еси ты, Стафида Давыдьевна,

А и царская ты богомольщица,

А и ты же княженецка племянница!

Не твое-то дело тонцы водить,[199]

А твое бо дело богу молитися,

К заутрени идти».

Бросалася Стафида Давыдьевна,

Наливала стакан винца-водки добрыя,

И другой – медку сладкого,

И пали ему, старосте, во резвы ноги:

«Выпей стакан зелена вина,

Другой – меду сладкого

И скажи Чурилье-игуменье,

Что мало Стафиде можется,

Едва душа в теле полуднует».

А и тот-то Федор, девий староста,

Он скоро пошел ко заутрени

И сказал Чурилье-игуменье,

Что той-де старицы Стафиды Давыдьевны

Мало можется, едва ее душа полуднует.

А и та-то Чурилья-игуменья,

Отпевши заутрени,

Скоро поезжала по монастырю,

Испроехала триста келий

И доехала ко Стафиды кельице,

И взяла с собою питья добрые,

И стала ее лечить-поить.

Гость Терентище

В стольном Нове-городе,

Было в улице во Юрьевской,

В слободе было Терентьевской,

А и жил-был богатый гость,

А по именю Терентище.

У него двор на целой версте,

А кругом двора железный тын,

На тынинке по маковке,

А и есть по земчужинке;

Ворота были вальящатые,

Вереи хрустальные,

Подворотина – рыбий зуб.

Середи двора гридня стоит,

Покрыта седых бобров,

Потолок черных соболей,

А и матица таволженая,

Была печка муравленая,

Середа была кирпичная,

А на середи кроватка стоит,

Да кровать слоновых костей,

На кровати перина лежит,

На перине зголовье лежит,

На зголовье молодая жена

Авдотья Ивановна.

Она с вечера трудна-больна,

Со полуночи недужна вся:

Расходился недуг в голове,

Разыгрался утин в хребте,

Пустился недуг к сердцу,

А пониже ее пупечка,

Да повыше коленечка,

Межу ног, килди-милди.

Говорила молодая жена

Авдотья Ивановна:

«А и гой еси, богатый гость,

И по именю Терентище!

Возьми мои золотые ключи,

Отмыкай окован сундук,

Вынимай денег сто рублей,

Ты поди дохтуров добывай,

Волхи[200] -то спрашивати».

А втапоры Терентище