Скользя в сторону вечности - [5]

И конечно же, из всех сидевших на сортировке я одна до конца понимала, что значит происходящее. Что точно такие же концентрационные лагеря сейчас действуют по всей территории Польши и Германии. Что шесть миллионов евреев и шесть миллионов людей других национальностей умрут в этих ужасных лагерях. И мои знания не могли помочь ни единому человеку здесь.

Блин, теперь я вряд ли смогу заставить себя поехать даже в летний лагерь! Если, конечно, выберусь отсюда живой и здоровой. Тут я начала плакать и звать Илию.

— Илия — это кто? — спросила девчонка моих лет, обняв меня за плечи, — Твой брат? Твой парень? Он здесь, на мужской половине?

Я повернулась, вытерев нос рукавом, и уже открыла рот, чтобы ответить ей, но тут до меня дошло, насколько бредово это прозвучит, и я пробормотала:

— Да, типа того.

А после снова вернулась к работе.

Искушение прихватить с собой в барак расческу, зубную щетку или пилку для волос было неимоверным.

Но маленькая Маша предупредила меня, что охранники обыскивают всех.

— Ты пойдешь на дым, если они найдут у тебя контрабанду, — сказала она.

Девочка не споткнулась о сложное слово, и я поняла, что его здесь употребляют все.

Она бросила это мимоходом, но с таким ясным осознанием того, о чем говорит, что меня пробрал озноб. Я кивнула. Мне не хотелось загреметь в крематорий — лучше уж сломанный ноготь или спутавшиеся волосы. Я не стала ничего брать с длинных столов.

* * *

Дни были долгими, а ночи — чересчур короткими. Пробыв в лагере неделю, я впала в какое-то оцепенение. Я ходила, работала, ела, когда кто-нибудь совал мне картофелину, но я ушла куда-то вглубь себя.

Маша часто брала меня за руку и вела за собой, говоря, что нужно делать. И добавляла: «Не становись мусульманкой». И однажды, в день, серый, как пепел, что покрывал все вокруг, серый, как облака, несущиеся по небу, я услышала сам смысл этих слов.

— Мусульманкой? — переспросила я.

Маша пожала плечами. Работавшая рядом со мной девушка пояснила:

— Так называют тех, кто превратился в тени среди теней — «мусульмане». Тех, кто сдался. Кто умер еще до смерти. — Девушка указала сквозь грязное окно на женщину, что напоминала бродячий скелет в отрепьях, — Вот «мусульманка». Ей не нужно уходить в дым. Она уже ушла.

Я бурно замотала головой.

— Я не такая!

Маша поймала меня за руку и дернула.

— Тогда просыпайся. Ты обещала!

И я вспомнила о своем обещании. Своем дурацком обещании. Я снова посмотрела в окно — и оказалось, что та женщина действительно ушла. На ее месте стоял Илия и глядел на меня. Он прижал палец к крылу носа. Лицо его было печально. Под глазами у него залегли темно-синие тени с коричневыми прожилками. Моя рука стала рисовать их.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась Маша.

— Мне нужно кое-что нарисовать, — ответила я.

— Глупости, — сказала работавшая рядом девушка.

— Нет… искусство не бывает глупостью, — возразила я, — Оно животворно.

Девушка резко рассмеялась и отодвинулась от меня подальше, как от заразной больной.

Я оглядела столы: коробочки с пилюлями, драгоценные украшения, документы, детская обувь, старомодные дамские сумочки. И вот я заметила помятую коробочку с цветными мелками, которые прихватил с собой какой-то ребенок. Я схватила эту коробочку, также чье-то свидетельство о браке и отошла в угол.

— Ты что делаешь? — возмутилась староста блока. — Возвращайся, или я доложу о тебе!

Но я не обращала на нее внимания. Я уселась на грязный пол, перевернула свидетельство чистой стороной и принялась рисовать. Черным мелком я набросала очертания фигуры Илии и удлиненный овал лица. Потом я заштриховала этот контур белым, и он сделался серым, словно пепел. За неимением ластика мне приходилось действовать осторожно — но и слишком осторожной быть тоже нельзя. Хороший рисунок должен выглядеть так, словно его создали легко и непринужденно, на одном дыхании. Дома я взяла бы для этой работы пастель «Конте». У меня был набор из двадцати четырех цветов. Но сейчас я использовала то, что было, — коробку с двенадцатью мелками, по большей части раскрошившимися. Дома я побрызгала бы лист лаком для волос, чтобы рисунок не размазывался. Но отсюда до моего дома много километров — и лет. Да и сам лак для волос, наверное, пока что дело будущего.

Староста блока начала орать на меня:

— Вставай! А ну вставай!

Внезапно вокруг замельтешили чьи-то ноги, и некоторые женщины подхватили ее крик.

Маша проскользнула сквозь частокол ног и уселась рядом со мной.

— Что ты делаешь?

— Я рисую одного человека, которого ты должна увидеть.

Я набросала на бумаге длинный нос, черную волнистую бороду, прищур глаз. Я нашла розовый карандаш для губ, а потом нарочно мазнула по ним пальцами, испачканными черным.

Староста перестала кричать на меня и переключилась на женщин, которые стеной стояли вокруг нас с Машей.

Я продолжала рисовать, помогая себе пальцами и ладонью. Я плюнула на пальцы левой руки и потерла очертания фигуры Илии. Я набросала черным мелком его длинный черный плащ. Я нанесла белым мелком световые пятна и выбелила пространство вокруг его черных глаз. Потом я прошлась коричневым поверх пепельно-серого и получила цвет кожи.