Скользкая рыба детства - [8]

К Новому году я по росту догнал сверстников. Мама удивлялась такому скорому взрослению, расстраивалась, что вдруг приходится менять весь мой гардероб, а ведь всё это недёшево…

– Что ж поделать… Всему своё время…

Чтобы убедиться в теперешнем своем взрослении, я подрался за школой с Жекой Иванниковым, перворазрядником по вольной борьбе – и одолел его. После этого кличка Шпендрик сама собой забылась, теперь всё было нормально.

Под Рождество случилась сильная вьюга. Она страшно выла разными голосами; мело несколько дней так, что в школу мы не ходили.

Скучая, я решил написать пьесу про революционеров, расхаживая по дому с блокнотом и карандашом, чтобы немедленно записать любые гениальные идеи. Мне ясно виделась сцена расстрела большевика, в исподней рубахе до колен, с тёмными пятнами от побоев, но с гордо вскинутой головой. Вот он медленно опускается на снег, не побеждённый врагами…

В этот момент мама принесла нехорошую весть – Семён пропал. Сарай его был приоткрыт, самого хозяина нигде не было. Может быть, судачили, поехал в деревню, да заплутал в метели, сбился с пути, сгинул и погиб в степи вместе с конём, чубарым Соколиком.

Зима в тот год была морозной и необыкновенно снежной – сугробы заползали даже на крыши. Бурная, скоротечная весна разом превратила все эти снежные громады в лужи и ручьи.

Семёна обнаружили между забором и сараем. Он сидел, прислонившись к стене, в бордовой, как спёкшаяся кровь, косоворотке, положив руки на колени, слегка нагнувшись вперёд – чёрный, страшный и распухший.

Коня так и не нашли.

Я на похороны не пошёл – боялся поверить.

Илия

Он всегда появлялся неожиданно. Обычно под вечер, после работы, хотя мы знали, что он может появиться в любой момент.

Мама накрывала стол, отец аккуратно нарезал хлеб, и мне хотелось поскорее сесть кушать после долгих игр с пацанами.

Сначала громыхало легонько кольцо на калитке, потом, немного протяжно, с ударением на «ы» он звал отца:

– Васы-ы-ылю!

– Илия пришёл! – кричал я радостно.

И ни разу не ошибся.

Почему-то я всегда вспоминаю Илию в летнем, закатном освещении, тёплом уюте наступающего вечера. В руках небольшой чемоданчик. Он называл его – «балетка».

Родители выходили встречать.

Он заполнял пространство небольшой кухни, здоровался за руку с отцом, говорил маме:

– Здрастуйте, вашему дому, доброго здоровьица.

Он когда-то вместе с отцом строил мост через большую реку, потом перешёл на другой участок, но дружба продолжилась и позже.

Мама уговаривала Илию покушать, он отказывался, потом старательно мыл руки, присаживался к столу, ел неспешно, нахваливал:

– Невыносимо вкусно! Я назавтра сделаю чорбу с квасолею, Дукия.

Маму звали Евдокия, но только Илия называл её так необычно.

Илия был молдаванин, женат на русской женщине Марии. Он звал её – моя Маричка. У них была маленькая дочь – вылитая мама. Такая же беленькая, тихая, улыбчивая и красивая – на всю жизнь. При ней начинали улыбаться и взрослые и дети. Звали её «по-марсиански» – Аурика.

Потом Илия с отцом курили до сумерек на крылечке «цигареты», молчали.

Илия легко отщёлкивал замочки, открывал чемоданчик. Там был набор парикмахерского инструмента.

– Вот, глянь, Васыль – ото инструмент проверенный! Я у армии очень лихо управлялся ж! – говорил он с гордостью и перебирал ножницы, опасную бритву, толстый ремень для правки бритвы, чистые белые салфетки, алюминиевую чашечку для пены, помазок. – За меня не волнуйсь, профэссия верная в руках, а она… что ж она – хай живэ без меня! Если сможэть! Только – дочурка…

Он вздыхал, поигрывал горестно желваками, смуглое лицо мрачнело. Отец согласно кивал головой.

Илия доставал блестящую механическую машинку для стрижки, двигал её «челюстями». Бугрились мышцы рук. Мне было интересно.

– А почему он такой… весь в чёрных волосах? – спрашивал шёпотом маму.

Илия и впрямь был жгуче-чёрным от обилия густых волос. Они начинали расти через пару часов после бритья, торчали из ушей, буйно кустились в носу, выпирали нахально наружу через ворот рубахи.

– Он южанин, – отвечала мама, – там такие люди живут.

– Волосы тоже растут на солнце?

– Отчего ты так решил??

– Ведь на юге жарко, а тут ещё эти волосы. Он же шерстяной весь!

– Наверное, так легче переносить жару.

– И потом – Илия? Он же не старый?

– Почему ты решил, что раз Илия, значит старый?

– Так бабушка говорит – «Илия Пророк». Пророки же давно жили когда-то. Вон Муромец – Илья, а этого зовут – Илия.

– Так называют мужчин в Молдавии, в Болгарии.

– Глаза синие, почему? – допытывался я. – Так у молдаван принято?

– Вот ты – белобрысый, а глаза – карие, бабушкины. Тут уж как получится, – смеялась моя замечательная мама.

Мужчины заходили в дом. Илия вздыхал, рано ложился спать. Ночью часто вставал, курил, а утром извинялся, что он такой беспокойный «жилец».

Взрослые уходили на работу, а я всё думал про Илию. Какой он сильный, но грустный.

Грустный богатырь.

Тогда я решил, что, наверное, все молдаване грустные.

Вечером Илия приносил зелень, цыплёнка, пёструю фасоль, морковь, лук, перец, томатную пасту, сметану и квас в стеклянной банке. Из авоськи вываливалась эта красота, а на кухне можно было изойти слюной от пряных ароматов.