Сколько ты стоишь? (сборник рассказов) - [43]

О чём я Алену и рассказала — закинув руку за голову и глядя на бегущие по небу облака. А потом — не иначе как под впечатлением легенды — поинтересовалась, а какие сказки он слушал в детстве.

Повисла пауза, во время которой я осознала, какую глупость сморозила, но не придумала, как её исправить. Госпожа не должна интересоваться детством раба. Какое, демон его забери, детство у вазы?

— На юге, госпожа, — тщательно подбирая слова, произнёс Ален, опустив взгляд, — верят в джинов, но не в фэйри, как здесь. Джины приходят к тем, кто ведёт себя… неподабающе.

Я приподнялась на локте, вглядываясь в его лицо.

— Тогда, полагаю, ты знаком с парочкой.

Теперь я совершенно точно видела улыбку — во взгляде так уж точно. Живую, настоящую.

— Это должно быть так же верно и для вас, моя госпожа, учитывая, что ваши фэйри любят красивых девушек.

Я отвернулась, чтобы он не видел, как запылали щёки. Он правда считает меня привлекательной? Меня? С роду не слыла красавицей!

Или это такая тонкая шпилька? Ну, конечно, шпилька!

— Ведьм они не очень любят, — проворчала я, обрывая травинки. — И не забывайся.

Он покорно склонил голову и, спустя минуту тишины, негромко поинтересовался:

— Госпожа не желает послушать о рыцаре-фэйри и лесной королеве?

Госпоже было плевать.

Но его голос и правда успокаивал.

Ночью я пила снотворное и спала, как сурок. Убедила себя, что нервишки пошаливают.

Да-да, пошаливают. Как у собаки на сене — себе да и другим покоя не даю. Хотя, какой у вазы покой? Правда, на Лию я тоже накричала — она, как мне показалась, громко разговаривала с моим немногословным рабом. Потом пришлось извиниться — перед экономкой, конечно, не рабом.

И неприятно-то как — в руках себя держать не могу. Не открытие, конечно, но неприятно, неприятно!..

* * *

А на следящий день ко мне заявились посетители. Точнее, посетитель. Уже после прогулки по лесу я, подъезжая к дому, заметила чужих всадников и хохочущих моих кумушек, флиртующих с бравыми солдатами гостя. Я заставила Алена закутаться в плащ, накинуть капюшон, а когда спешились, отослала наложника в мои комнаты.

Заинтересованных взглядов это всё равно избежать не дало.

Посетитель ждал в гостевых покоях, уминая вчерашних зажаренных рябчиков. Я полюбовалась на его застольные манеры, точнее, их отсутствие, некстати вспомнила, как порхали пальцы Алена за столом, и, поморщившись, не стала присоединяться.

Тем более что этот… кабан, заметив меня, вскочил, чуть не свернув стол, растопырил руки-сосиски и заревел на весь дом: «Доченька! Как я рад, как рад!».

— Да, папочка, я тебе тоже безумно счастлива. Чего припёрся? — не церемонясь, поинтересовалась я, уходя от его богатырских объятий.

Папочка улыбнулся до ушей, показав отсутствие двух резцов — выбили на турнирах — и, вернувшись к рябчикам, прочавкал:

— Нужна ты мне, дочка.

У нас в семье — с которой я лет двадцать не общалась, но это неважно — есть замечательная традиция: называть вещи своими именами и говорить правду в глаза. А ещё у нас кабан на гербе, но это тоже мелочи.

Так что обычно мы не церемонимся. Папочка в детстве величал меня не иначе, как «эта злобная дрянь», а мама, вздыхая и нанося пятый слой белил, кричала: «Уберите от меня эту чернявку!» — от ежедневных прогулок я была загорелая, а значит, неприлично «чёрная».

В общем, вполне понятно, что, отправившись в академию и зачеркнув последние имена, прилепившиеся к «Виктории», я не слишком по родным горевала.

А ещё у нас в семье наглость — второе счастье. Потому папа ничтоже сумнящеся заявил мне, давясь рябчиком, что, раз я больше не ведьма, а значит, снова Виктория-Матильда-Иоанна-Вероника-Констанция Алевсийская, то просто обязана оказать поддержку одному хорошему человеку, которому ну очень не нравятся последние королевские реформы по роспуску парламента.

Я догадывалась, что это за человек, за которого мой папочка так радеет. И, прямо, по-семейному, сообщила, что не пошёл бы он вместе с папой в… и… туда тоже, и если ещё раз с этим бредом ко мне явиться посмеют, я всё королю расскажу.

Папа вскипел. Он бросил рябчиков, заорал на весь дом: «Ах ты, дрянь!» и попытался меня придушить, впечатав в стенку. За что закономерно получил амулетом в глаз — да, я, закончивший академию магии параноик, без амулетов даже спать не ложусь. Этому нас в академии и научили.

В общем, следующие полчаса мы гоняли друг друга по дому, крича, как умалишённые. Уезжая, папа орал, что, когда в следующий раз приедет, я должна передумать, иначе это я пойду в… и… туда тоже. А я визжала ему вслед, что если ещё раз припрётся, я его прямой дорогой в… отправлю. А в… «туда тоже» пусть сам добирается.

Милая семейная встреча спустя двадцать лет разлуки.

Я попинала дверь, выдохнула, и, матерясь, полетела в свою спальню. Там дверь меня тоже невзлюбила, попытавшись заехать по лбу. Я и её тоже пнула, кажется, что-то отбила, и, рыча, как простолюдин на боях без правил, вылетела на середину комнаты, уставившись на замершего у окна раба.

Вид у меня наверняка был тот ещё — всклоченная (папа всегда любил руки распускать), красная — только что землю копытом не рою. Но не далеко ушла. Ужас, в общем.