Сколько ты стоишь? (сборник рассказов) - [44]

И я бы поняла, если бы мальчишка испугался. Учитывая начало нашего знакомства — поняла бы. Но то, что он сделал, всё равно повергло меня в полнейшее изумление.

Быстро глянув на меня, Ален медленно встал и, не поднимая головы, подал мне хлыст — новенький, который я после того, измочаленного, заказала. Я непонимающе вытаращилась, а Ален, вложив хлыст мне в руки, принялся раздеваться — неторопливо, но, как обычно, очень красиво. Я завороженно наблюдала. И только когда он повернулся спиной, недоумённо поинтересовалась:

— Зачем?

Он обернулся и со спокойной улыбкой, почтительно не поднимая взгляд, ответил:

— Вам же это нравится, госпожа, — и добавил: — Я живу, чтобы приносить вам счастье.

— По-твоему, — прохрипела я, теребя хлыст, — это принесёт мне счастье?

Он быстро взглянул на меня из-под золотистой чёлки.

— Я ошибся, моя госпожа? Тогда, прошу, скажите, что мне сделать…

И осёкся, когда я, отшвырнув хлыст, застонав, отскочила к стене. Нравится? Значит, мне это нравится, да? Да?!

Я остервенело билась головой о стену — с каждым разом всё сильнее, до крови кусая губы. Кем я стала?! Во что превратилась после обряда? Что, что со мной такое?!

Голову я себе вряд ли бы разбила, но сотрясение наверняка бы заработала (я старалась), если бы меня от стены не оттащили. И не обняли.

В воздухе одуряюще пахло лаймом и мятой…

«Моя госпожа, моя прекрасная госпожа, — шептал он, покрывая мою шею и грудь поцелуями, раздевая, прижимая меня к себе, — делайте со мной, что хотите, я ваш, я только ваш, я живу ради вашего счастья, моя прекрасная госпожа». Я дрожала от его прикосновений, не в силах заставить его остановиться. И слышала непроизнесённое: «Не бойся. Я не обижу. Я не причиню вреда. Я сделаю для тебя всё. Только не бойся». И я ответила на поцелуй, и не убрала его руку.

Иногда быть уязвимой это, оказывается, очень приятно.

Я смотрела ему в глаза, не отрываясь, и держалась за него, как утопающий. И мне было не важно, раб он, наложник, и фальшивое ли это возбуждение. Не могло оно быть фальшивкой, я бывшая ведьма, я же знаю. Так любят, а не… Так любят.

В тот момент он был для меня человеком, любовником, которому я смогла довериться.

Как он сделал это со мной?

* * *

Я ошибалась: после ночи с ним лучше не стало. Хуже — намного. Может, если бы это было не так… нежно. Не так… Не так. Но разве можно с ним грубо? Я с содроганием вспоминала, как могла срываться на нём поначалу. Как я могла ничего не чувствовать? То, что он дарил мне, было действительно бесценно.

А хуже всего, я больше не могла думать о нём, как о невольнике, хотя он не переставал им быть.

Воздушные замки ещё никого до добра не доводили.

В постели он, конечно, превосходил меня во всём. Но я тоже старалась доставить ему удовольствие. Мне это нравилось. Мне это очень, очень нравилось — видеть изумление в его глазах, видеть его улыбку, почти искреннюю. Знать, что он счастлив.

«Я живу ради вашего счастья, госпожа». Ха, ха, ха.

И мы теперь разговаривали — с ним оказалось приятно поговорить, и не только о мифах. Мальчик неплохо разбирался в истории. И задавал вопросы — «мне показалась, госпожа, вам это нравится». Госпожа превращалась в податливую глину в руках гончара под его взглядом. Мне это нравилось…

Я катилась в пропасть, и некому было меня остановить.

Иногда я невзначай задавалась вопросом: всеми ли господами он раньше так манипулировал, мой золотой мальчик? Умный, а он был умным, наверняка быстро осознал, что его проклятье несёт в себе силу и для него тоже. И счастливый хозяин, получивший не только податливую красивую куклу, способен дать ему многое…

Я обрывала себя: раб не способен был додуматься до такого. А он был рабом.

На самом деле мне просто не хотелось думать, что он мной играет. Очень умно — понять, что взбесившаяся хозяйка лукавила с угрозами отправить его в школу, заставить её почувствовать привязанность, понять её страхи, сыграть на них.

Играл же. Играл.

Однажды во время лесной прогулки я поймала себя на том, что рассказываю ему базовые принципы ментальных заклинаний. Тема, за которую наш справедливый король Ричард мог бы приказать вырвать мне язык, если бы кто донёс.

Повисла пауза. Ален, идя бок о бок со мной, недоумённо глянул на меня. А у меня вырвалось:

— А ты бы хотел избавиться от своего проклятья?

Светло-серые глаза лесного принца сощурились.

— Госпожа мной недовольна и хочет, чтобы я умер? — и поднял руку, на которой тоненькими алыми линиями виднелся знак того, давнего заклинания от мыслей о суициде.

Я с усмешкой покачала головой.

— Нет, не это. Проклятье похоти, или как оно в действительности называется? То, что заставляет всех испытывать к тебе влечение. От него ты хотел бы избавиться?

Он опустил взгляд, и я сжала поводья, чувствуя внезапное раздражение.

Смотри на меня!

— Ни в коем случае. Иначе госпожа может отказаться от меня, — сказал он наконец.

— Отказаться? — опешила я. — Почему?

— Я вряд ли буду нужен вам, госпожа, если вы не будете меня хотеть.

Я удивлённо подняла брови.

— Ты думаешь, без заклятья тебя нельзя любить? Ты так красив и искусен — у тебя бездна достоинств. Без проклятья ты бы остался совершенным… — рабом. Я осеклась, так и не сказав это.