Сколько стоит корона - [86]

— Я еще далеко не старик, милорд, а ведь я помню вас мальчишкой, едва знающим, с какой стороны взяться за меч, — ледяные пальцы сдавили плечо как тиски. — Вы еще молоды. И как любому из живущих, вам свойственно ошибаться, страдать, любить…

Дойл вскочил со стула, отталкивая Рика в сторону, и прорычал:

— Придержи язык! — но в ответ увидел только безмятежный взгляд темных глаз, который, словно холодная вода, погасил пламя его гнева. — Ты помнишь, что я сказал тебе после войны, Рик? Что я не могу быть тем, кем был мой отец.

— Вам это и не нужно, милорд. Ваш отец был великим человеком и великим королем, это так. Но вы значите не меньше, чем он.

— Эйрих — вот кто великий король. И я не желаю слышать от тебя…

Рик покачал головой, поклонился и произнес:

— Как угодно милорду, — он поклонился и бесшумно удалился, оставив Дойла наедине с невеселыми мыслями.

Глава 37

Кортеж королевы был отнюдь не таким роскошным, и встречали ее отнюдь не так торжественно, как следовало бы — но на фоне побега ведьмы и отсутствия вестей от короля ее возвращение было событием неинтересным. Чернь, конечно, высыпала на улицы и глазела на карету, а лорды раскланивались, пока она входила в тронный зал — но всем было не до нее. Зато сразу после церемонии встречи Дойл, невзирая ни на какие соображения приличия, ворвался к ней в опочивальню, перепугав служанок и фрейлин.

— Что вы себе позволяете, любезный брат? — спросила королева резко, своим неприятным высоким голосом.

— Что вы, — он сделал ударение этом слове, — позволяете себе, любезная сестра? — рявкнул он и, пройдя к сундуку с ее платьями, открыл крышку и вытащил первое. Внимательно осмотрел, отшвырнул, изучил второе — грубо велев помолчать, когда королева попыталась что-то сказать. Как он и думал, в талии платья были не растравлены ни на полпальца, к тому же, в сундуке обнаружилось несколько широких лент, и не нужно было быть знатоком женского гардероба, чтобы догадаться, каким целям они служили. Еще одна лента, несомненно, утягивала сейчас талию королевы.

— Милорд Дойл! Немедленно покиньте мои покои!

Дойл зашвырнул ленты обратно и спросил:

— Неужели в вашей куриной голове нет и капли ума, сестрица? Как вы смеете подвергать опасности жизнь королевского наследника? И ради чего?

Щеки королевы окрасились в розово-фиолетовый цвет, она невольно подняла руку к животу, затянутому так туго, что несколько месяцев бремени были совершенно незаметны.

— Вас это не касается, милорд, — произнесла она зло.

— Пока король в отъезде, я говорю его голосом. И взгляните-ка сюда, — он поднял так высоко, как мог, увечную левую руку, слишком слабую, чтобы быть рукой здорового мужчины, — этого вы хотите для своего сына, миледи?

— Мой сын родится здоровым, хвала Всевышнему, ведь в нем течет… — она осеклась. Дойл оскалился и закончил за нее:

— Королевская кровь. Невелико утешение. Эй, там! — из-за кровати высунулись головы монахинь. — Вам было приказано следить за ее величеством. Если я еще раз увижу на ней подобную, — он кивнул на сундук, — ленту, она просидит в своих покоях взаперти до того, как разрешится от бремени. Вам ясно, ваше величество?

Королева кивнула, а потом прошипела, когда Дойл уже развернулся к двери:

— Маскируете свои неудачи за нелепыми приказами, брат?

Дойл отвечать не стал, но его и без того не радужное настроение испортилось окончательно. Он велел подать коня и, взяв для охраны пару теней, отправился на прогулку — он не мог сделать ничего полезного, так что следовало отвлечься, чтобы не совершить ничего вредного. Он бы хотел бросить все и кинуться к Эйриху, но боялся оставить столицу — только не после казни половины совета. Эйрих должен был вернуться в страну, которая верой и правдой служит ему, и не ждать удара в спину от оставшихся без контроля милордов.

Шеан за время чумы опротивел совершенно, поэтому Дойл безо всяких сомнений направился к городски воротам, избрав, однако, достаточно длинный путь: мимо дома леди Харроу — борьбу с самим собой он проиграл бесповоротно.

Несмотря на достаточно ранее время, возле ее дома наблюдалось оживление: у дверей стояла карета, а двое слуг бегали вокруг с коробками и сундучками.

Дойл не потребовалось много времени, чтобы понять, что происходит: леди Харроу собралась уезжать. Стоило позволить ей сделать это. Дойл не любил заниматься самообманом и понимал, что едва ли она когда-нибудь согласится принадлежать ему. Так что держать ее здесь, наслаждаться короткими встречами и проклинать себя за них же, не было смысла. Он собирался было пустить коня рысью и проехать мимо, как вдруг поймал за хвост страшную мысль. Леди Харроу собралась уезжать, вероятнее всего, к себе домой, в Харроу. На границу с Остеррадом, где сейчас Эйрих ведет войну.

Он спрыгнул на землю, скривился от боли и поспешил в дом, велев одном из слуг, старику:

— Доложите.

— Леди не принимают сегодня, — пролепетал старик, но Дойл не желал его слышать и сам вошел в гостиную.

Леди Харроу действительно была там — стояла, наклонившись над столиком, и что-то писала. Вздрогнула, обернулась и спросила:

— Чем обязана, милорд?

— Уезжаете, леди? — он обвел взглядом опустевшую комнату.