Сколько ног у обезьянки? - [15]
Старик Хуччи ушел, даже не простившись.
— Святой нашелся! — сказал гость с издевкой. — Будто сам никогда не пил!..
— А он и не пил, — сказал Самади.
— Да-да, я что-то не слышал, — поторопился сказать Халмат, потом он быстро развязал лежавший рядом узелок, вытащил роскошный халат и, не дав Самади опомниться, накинул ему на плечи.
— Зачем это?.. — только и успел сказать Самади.
Халмат это воспринял как знак примирении, взбодрился, взял из-под тюфяка другой узелок, совсем маленький, с деньгами.
— Мы возместим вам все, Музаффар-бек…
Самади растерялся, побледнел. Скинул с себя халат и резко поднялся.
…На улице его догнал табунщик Хасан.
— Зря ты их обидел, Музаффар…
— Значит, всякий подонок, у кого есть деньги, может в меня стрелять? — повернувшись, спросил Самади.
— Зачем так? Все-таки соседи. Что наш Галатепе, что их кишлак… Не первый день видимся…
— Не могу, теперь не могу… — Самади двинулся дальше.
— Но старики… Они же по-хорошему…
— А вы свое взяли уже?
— Что ты городишь! Они же в тебя стреляли…
— И вы что — жалеете, что в вас не стреляли? Быстро все забываете! Помните, как вы дрожали из-за горстки черешен?! У меня дети, а не черешни, и никому я не дам их унижать!.. Никому!
Ночью они долго не смыкали глаз. Между ними, на середине широкого ложа, сближая и разделяя их, спала пятилетняя дочь, далекая от всех тревог и забот.
— Мы там неплохо жили… Вы сами говорили, что мы туда вернемся… Говорили ведь?
— Говорил, — признался Самади. — Тогда я думал, что мне все же удастся порвать с Галатепе, оказалось — нет.
— Не надо было обманывать.
— Я боялся тебя потерять.
— Потерять? Вы же меня никогда не любили…
— Не любил?.. — отозвался он с болью. — Зачем ты говоришь так?
— И правда — зачем?.. — тоскливо сказала она. Что ни говори, этой женщине хотелось быть любимой, но сейчас, подавленная чувством отчужденности и тоской, она никак не могла примириться с новым, доселе незнакомым тоном мужа. — Хотите, я здесь останусь?..
— Зачем говорить то, что не думаешь? Ты не останешься здесь, Зарифа. Так бывает только в кино…
Замолчали. Самади бережно поправил одеяло на дочери.
Не успел еще Самади войти в учительскую, как на него обрушился завуч:
— Слушайте, коллега, что все-таки происходит в вашем классе?
— Они привезли мою дочь, — спокойно ответил Самади.
— Украли! Называйте вещи своими именами! Ответьте, кто их подослал — не я ведь! Знаете, чем это пахнет?
— Знаю.
— Я бы на вашем месте плакал! — воспалился завуч еще больше. — Втянуть класс в собственные семейные дрязги!.. Это просто немыслимо! Вот до чего докатились эти конокрады!
— Прошу вас помягче отзываться о моих учениках.
— Да это же скандал, черт возьми!.. — Завуч чуть не поперхнулся от гнева. — Только дурак после этого может вас защищать!
— На этот раз я готов быть дураком, — вставил Акбаров.
Завуч эти слова пропустил мимо ушей.
— Я считаю своим долгом сообщить в милицию. Наши ученики совершили преступление!..
— Я не юрист, — опять заметил Акбаров, — но в этом преступлении вижу педагогическую удачу Самади. Если хотите, я бы даже с женой расстался, чтобы они вот так привезли моего ребенка.
— Да прекратите вы, Акбаров! Ваша педагогика и так вот где у меня сидит! — Завуч показал, где именно у него сидит акбаровская педагогика. — Вы, Самади, идите и позвоните в милицию сами. Так для вас будет лучше.
— Представляю, каково сейчас бедной матери!.. — вознегодовала одна из учительниц.
— Надо ей сообщить в город, пусть сама заявит в милицию! — поддержала другая.
— Зачем беспокоиться? Она здесь, — сказал Самади.
— Так в чем же дело? — недоуменно спросил Агзамов у завуча. — Если у матери нет претензий, вопрос исчерпан.
— Дело в принципе, товарищ Агзамов, — не растерялся завуч. — Да, в принципе! Мало того, что успеваемость в школе снижается…
— А-а! Вы хотите об этом поговорить! — торжествующе возопил Акбаров. — Пожалуйста! Эту тему я готов поддержать. Вы говорите, что успеваемость низка. А почему? — Он стал загибать пальцы: — На полив приглашают, на сорняки приглашают — приходите помочь. Такие внимательные, никогда не забывают детей! Недавно спросил у ученика, когда умер Наполеон, а он в ответ: наверное, когда мы помогали мост строить…
Самади кто-то тронул за рукав. Это был Мансуров.
— Вас там ждут, — тихо сказал он. — И Самади вышел, не дослушав яростного монолога Акбарова.
…На улице его ждала Зарифа.
— Уезжаю, — сказала она, низко наклонив голову и глядя себе под ноги.
— Дочку не возьмешь с собой?
— Пока пусть здесь побудет. Потом приеду… Дайте мне три рубля, я кошелек дома забыла.
Самади дал ей деньги.
— Я вам верну… — горько улыбнулась она.
— Глупости!
— Я приеду через неделю… — сказала она.
Прозвенел звонок. Школьный двор наполнился детскими голосами.
Самади долго смотрел жене вслед, не замечая своих друзей из седьмого «Б», которые стояли у школьных ворот и молча, необычайно серьезно глядели вслед уходящей Зарифе.
МУРАД МУХАММЕД ДОСТ (родился в 1949 году) учился на философском отделении Ташкентского университета, работал учителем в сельской школе. В 1979 году окончил Литературный институт им. М. Горького. Автор ряда рассказов и повестей: «Мустафа», «Цена одного жеребенка», романа «Плаксивый Хануман, или Воспоминания о счастливчике Хайбарове». Член Союза писателей СССР.
