...ское царство - [26]

Жирное лицо Розы медленно наливается цветом окрестных роз. Ее близорукие щелочки-глазки почти исчезают с лица, ее пухлые губы кривятся. Визгливым окриком встречает она своего челядинца:

— Где Максим?!

— Да с ним там это… — вытягивается в струнку холуй. — С ним там приступ, что ли… Доктор ему там чего-то в руку колет.

— Да? — чуть успокаивается Роза. — Ну ладно, иди, посмотри там… Может, за чем сбегать надо будет. Иди, иди.

Через зеленую поляну, от розовых шезлонгов, бегут к Розе несколько развеселых господ. В руках одного черная гитара, в головку грифа которой вставлена между колками исстрадавшаяся пурпурная роза.

— Роза! Роза! — галдят господа наперебой. — Розочка, сыграй нам! Спой, Роза, спой!

Роза вздыхает деланно укорительно и покачивает головой, на сколько то позволяет залитая жиром шея:

— Как вы меня… У меня гость, вы что не видите? Для песен у нас вон Миля Флякс есть. Ми-ля! — зовет Роза.

Но публика вновь галдит:

— Не хотим Милю! Флякс нам уже надоел! Розочка, ну что тебе стоит!

И тогда, искоса лукаво поглядывая на Гарифа, Роза соглашается:

— Только, если мой гость попросит.

— О, конечно же, я присоединяюсь к общей просьбе, — насколько то ему удается, пытается радоваться Гариф.

— Ну, уговорили, — принимает гитару Роза.

Она берет несколько аккордов и затягивает вовсе уж пронзительным резким голосом:

Купите бублички, горячи бублички,

Купите бублички, да поскорей,

Меня несчастную, торговку частную,

Торговку частную ты пожалей…

Роза поет. Седой дедушка вместе со своей партнершей по бадминтону затевают игривую пляску. Со всех сторон лужайки сбегаются прочие баре, дабы принять участие в новом увеселении. И тут со столика с провизией раздается позывной телефона сотовой связи. Роза поет. Люди пляшут. Телефон зовет.

— Да вырубите эту мобилку! — выкрикивает кто-то.

— Нет-нет, — Роза кладет ладонь на струны, гитара умолкает, и та передает ее в ближайшие руки, — может, это меня. Миша, принеси мне телефон.

Кучерявый, узкоплечий, по-женски широкобедрый Миша топает за телефоном. И, поскольку учредительница собрания напряженно следит за ушедшим, и все общество вынуждено стоять возле ее «тронного» кресла, поворотив заскучавшие физиономии в одном направлении.

— Тут какого-то Грифа спрашивают! — кричит, взявший телефон, Миша. — У нас разве есть такой?

— Есть! Есть! — вопит ему в ответ Роза. — Тащи сюда! — и, повернувшись к Гарифу, с растерянностью: — Это тебя.

— Я оставил номер у себя в конторе, чтобы знали где искать, если что. Думаю, ты не против? — поясняет он.

— Конечно! Конечно! Что у нас тут, КГБ? — растягивает свой большой рот в улыбку Роза, передавая аппарат.

Публика все не решается разойтись, ожидая продолжения развлечений по окончании этого досадного телефонного разговора, ибо хозяйка очень внимательно следит за говорящим.

— Что горит?! Что сгорело?! — уже почти кричит в трубку Гариф. — Как сгорели цеха?.. Ничего не понимаю. Как они могли загореться?! И офис?! И… А где они сейчас… Ну, пожарные? Как это нечего тушить?! Так, я сейчас буду. Откуда ты звонишь? Понял. Жди! Сейчас!

Этот номер, как видно, тоже понравился публике. О том говорят застывшие на лицах полувопросы-полуулыбки. Они с нетерпением ждут развязки. Лицо же Гарифа до того бледно, что кажется ни кровинки не осталось в нем. Он переводит бессмысленный взгляд с одной любопытствующей физиономии на другую, все не отваживаясь принять хоть какое-то решение. Наконец он отыскивает глазами Розу:

— Я поехал… Я… Мне нужно ехать.

— У тебя какие-то проблемы?! — весьма участливо откликается Роза. — Конечно, езжай. Вон машина твоя стоит.

— Да-а… Кажется, у меня большие проблемы… Или точнее: уже никаких проблем…

— Давай скорее! Можешь на светофорах не останавливаться, — тебя с этими номерами ни одна сволочь не остановит!

Он поворачивается, в смятении позабыв хоть как-то распрощаться с людьми, и шагает, все быстрее идет, бежит к лимоновой «Alfa-Romeo».

— И помни, — кричит ему вслед Роза, — если, там, что, если деньги нужны будут или что, ты помни, что у тебя есть надежный друг! Помни про это!

В невероятном своем авто Гариф несется по городу. Все мелькает и путается перед его глазами: окна автомобилей, светофоры, разбегающиеся пешеходы, — но время от времени, точно проявляется сквозь эту кутерьму лицо Розы Цинципердт. «Теперь мамочка не оставит тебя в беде, — говорит это лицо, и вновь повторяет, — теперь мамочка не оставит тебя».

А вот он уже стоит возле того места, где еще несколько часов назад находилась его крохотная фабрика по производству картонных коробок, пластиковых стаканчиков, бумажных пакетов. Под ногами мокрый асфальт, весь в хлопьях серой пены, впереди плотный частокол из праздных ротозеев, а за спинами, за затылками, — кирпичные руины в плотной сажной копоти, над ними там и здесь поднимаются последние слабосильные дымки, распространяя едкий удушающий смрад.

— Это поджег! Конечно, это поджег, — галдят в толпе, — тут одна женщина видела, как две машины подъехали, иностранные… Это у них разборками называется. Это те, которые себя русскими стали называть, новыми…

Безветрие. Черный дым почти ровными столбами поднимается в небо, и там, в сочной майской лазури, свивается в физию Розы Цинципердт… «Теперь мамочка не оставит тебя в беде…»