Скобелев: исторический портрет - [24]

Керзон с удивлением передает свои впечатления от того, что было необычно для англичан, но совершенно естественно для русских. Он по-своему формулирует «теорию» Скобелева, познакомившись с ней, по-видимому, по вышецитированной беседе Скобелева с Марвином, хотя английский лорд все же не удержался от термина «низшие расы».

Кокандская кампания сыграла важную роль в становлении Скобелева как полководца. Эта своеобразная война, в которой ему постоянно приходилось иметь дело с численно превосходящим противником, заставила его выработать умение, не теряя времени и быстро передвигаясь, наносить молниеносные и точные удары. Любимые им разведки приобрели целесообразное и осмысленное значение, стали реально и действенно подготовлять бой и достижение победы. Определилась и такая главная форма ведения боя, как атаки и штурмы (она станет в дальнейшем неотделимой от самого имени Скобелева), а также личное вождение войск. Скобелев всегда был впереди, и это, особенно в условиях азиатской войны, играло важную психологическую роль. Он выработал единственно правильную для этой войны тактику в виде быстрого и решительного натиска в сомкнутом строю, которого не могли выдержать массы храбрых, но не организованных в дисциплинированное войско восточных воинов. Скобелев уже вполне владел такими необходимыми полководцу умениями, как изучение обстановки и постановка ближайших задач и конечных целей, обеспечение тыла и похода, подготовка боя, организация взаимодействия родов войск.

Важные сведения в этом отношении сообщает Марвин в своем отчете о беседе со Скобелевым. От политики Англии и России в Азии разговор перешел к боям кокандской кампании, в которых довелось участвовать Скобелеву, в частности к Махраму. «Когда Кауфман осмотрел позиции, — рассказывал Скобелев, — он обратился к штабу и спросил: «Кто знает что-либо о битве при Феразеше?» Я читал все, что ее касалось, но промолчал, ожидая ответа других офицеров. Никто, оказалось, не знал ничего про этот бой. Тогда я его изложил генералу. Мы не сделали ошибку, которую допустил в первый день боя английский генерал при Феразеше. Мы сразу воспользовались возвышенностями, обошли неприятеля и загнали его в реку».

Корреспонденция Марвина говорит о многом, прежде всего о четкости и ясности тактического мышления Скобелева. Из нее следует, что во время этого сражения Скобелев был единственным из офицеров, кто благодаря своей начитанности знал ход боя, проведенного англичанами в сходной обстановке, и допущенные ими ошибки. Командуя кавалерией, Скобелев ясно представлял не только свои задачи, но весь замысел Кауфмана и свою роль в его осуществлении. Уже в это время он был не просто лихой рубака, который лишь исправно выполняет свое дело, но не видит и не понимает всю картину боя, в нем уже формировались черты полководца.

В этой кампании сложился и внешний ритуал, сопровождавший появление Скобелева на поле боя, его, так сказать, обрядовая сторона, снискавшая ему имя «белого генерала». Скобелев считал, что для военного человека бой есть главное событие в жизни, своего рода праздник. Поэтому и выходить на него надо как на праздник, который может к тому же стать последним днем в жизни. И он появлялся нарядный и надушенный. Одет он был во все белое: белый китель, белая фуражка и всегда на белом коне. Поскольку его окружали ординарцы, одетые в темную форму, получалось сочетание красок, противоположное тому, которое рисуют на мишенях: белый центр и черный круг. Это создавало оптический эффект, мешавший прицельному выстрелу и попаданию в белую фигуру, особенно при быстром передвижении всадников (Скобелев, как мы знаем, был прекрасным кавалеристом). Нельзя, правда, сказать, что Скобелева никогда не коснулись пуля или шашка. Во время хивинского похода пиками и шашками ему нанесли семь ран, несколько контузий он получил в турецкую войну. Но эти попадания можно считать нулевой величиной по сравнению с тысячами пуль, которые в него направлялись. И свои, и чужие солдаты считали его заговоренным. Врач, проведший со Скобелевым его последнюю кампанию, вспоминал: «Как вообще текинские пули, назначенные собственно для Михаила Дмитриевича, убивали или ранили его врачей, ординарцев и лошадей, а его же не трогали, то как солдаты, так и азиаты верили, что он неуязвим (храним)». При этом еще нужно учесть, что Скобелев сам возглавлял все атаки, штурмы и разведки, часто вырывался вперед один, не обращая внимания на смертельную опасность.

Еще одна особенность боевого ритуала Скобелева — боевой значок, следовавший за ним во всех его походах, который вез и развертывал во время боя один из ординарцев. Вот типичный пример поведения Скобелева в бою, уже во время турецкой войны, описанный сопровождавшим его В.И.Немировичем-Данченко: «Сам он стал в центре имеющего начаться боя. По обыкновению, вокруг сгруппировались его ординарцы, на позиции был развернут значок, следовавший за ним как в Фергане, как во всех туркестанских походах, так и здесь… Сосредоточенный огонь 15-ти орудий был направлен сначала исключительно против группы Скобелева. После нескольких перелетов гранаты стали ложиться около нас, но генерал не менял своего места, дорожа пунктом, откуда видны были все наши позиции».