Скитания Анны Одинцовой - [79]

У Ататы хватило такта не сопровождать ее при прощании.

Вэльвунэ достала из глубин своего кэркэра маленький амулет, выточенный из неведомого, очень твердого дерева. Он изображал загадочное четвероногое существо, гладкое и теплое, на витом шнурке из оленьих жил. Она повесила амулет на шею Анны, в глубокий вырез мехового кэркэра.

Атата терпеливо ожидал возле своей нарты, отдавая приказания остававшимся в стойбище.

Последним, с кем прощалась Анна, был Рольтыт.

— Ну, вот и исполнилась твоя мечта — ты стал главой стойбища, — сказала она, и Рольтыт понял, что она это говорит без всякой издевки, серьезно.

— Жизнь с тобой здесь была бы лучше, — осторожно заметил Рольтыт.

— Ничего, — бодро произнесла Анна, — настоящие луоравэтланы оказывались и в худших условиях, однако умели выживать. Самое главное: береги все, что завещали предки, береги оленей, знания о них, не забывай совершать обряды и приносить жертвы богам, береги память о своих предках.

— А где твоя поклажа? — удивленно спросил Атата, когда Анна положила на нарту совсем небольшой кожаный мешок.

— Здесь — все.

— А твои книги, научные дневники? Документы?

— Они сгорели в огне.

— Вроде бы про пожар я не слышал, — подозрительно проговорил Атата и подозвал Рольтыта. — Это правда, что все ее бумаги сгорели?

Рольтыт повесил голову, отвел глаза и тихо сказал:

— Это правда.

Первые несколько часов ехали молча. Анна сидела спиной к движению, стараясь до последнего мгновения держать в поле зрения остававшиеся яранги. Она вдруг с необыкновенной ясностью и отчетливостью поняла, что никогда больше в жизни, сколько бы она ни длилась, не будет так счастлива, как эти несколько лет в тундре.

И только незадолго до первого привала Атата сказал:

— Пропажа документов сильно осложнит твое дело.

— Какая теперь разница! — вздохнула Анна и принялась ставить палатку.

Она ловко разожгла примус, приготовила чай.

Однако в палатке она не стала залезать в кукуль, а осталась поверх него, закутавшись в двойной, зимний, меховой кэркэр, в котором можно было спать и на открытом воздухе, на снегу.

Перед сном, прежде чем погасить свечу, Атата спросил:

— Как теперь будем жить, Анна Николаевна?

— Тебе виднее. Теперь от меня ничего не зависит.

Атата покряхтел, поудобнее устраиваясь в кукуле, и произнес:

— Многое зависит от тебя… И я могу помочь.

— Чем?

— Советом.

— И чем я должна заплатить за совет?

Атата чувствовал, что она усмехается в темноте. Он ответил не сразу.

— Ничего мне платить не надо… Единственное, чего бы я хотел, чтобы ты относилась ко мне не как к врагу, а как к другу.

— Друзья не арестовывают друзей.

— У меня приказ. И я должен его выполнись.

— Так какой совет ты мне хотел дать?

— Ты должна все отрицать, что касается твоих антисоветских действий. Теперь мне кажется, что это хорошо, что все твои бумаги сгорели.

— Так и не было в моих действиях ничего антисоветского, — сказала Анна.

— Ты должна говорить, что вела только научные исследования. Больше ничего. Куда уходил Ринто и зачем — тебе неизвестно.

— Мне известно, что он не любил Советской власти, он не хотел в колхоз, он хотел жить так, как всегда жил, и ничего не менять в своей жизни. И я его понимала и сочувствовала ему.

— Вот этого ты не должна говорить, когда тебя будут допрашивать, — сказал Атата.

— А разве не ты меня будешь допрашивать?

— Нет. Это дело следователя… Еще раз прошу тебя прислушаться к моему совету. Я не уверен, что это поможет, но намного облегчит твою судьбу.

Атата помолчал и медленно произнес:

— Есть еще один выход. Если ты скажешь, что тебя насильно держали в стойбище и не отпускали, считай, что ты спасена.

— Ну уж нет! — твердо ответила Анна. — Этого я никогда не скажу. Я не предаю своих друзей.

— Никому ведь худо не будет… Люди, которые тебя насильно удерживали, погибли под снежной лавиной.

— Если ты имеешь в виду Таната и Ринто, то этого никогда не будет.

— Жаль… Но у тебя еще есть время подумать. Я сам тебя повезу из Уэлена в бухту Лаврентия, а оттуда полетим самолетом в Анадырь.

«Вот и сбудется твоя детская мечта полететь на самолете», — с горькой внутренней усмешкой подумала Анна Одинцова.

Анна заметила приближение к Уэлену по резкому изменению запаха окружающего воздуха, так как сидела спиной к движению. Нарта шла по заснеженному льду лагуны, и еще издали просматривались прежде всего высокие мачты радиостанции, ветряной электродвигатель, деревянные домики полярной станции, школы, магазина. Из каждой трубы шел дым, и запах этого дыма чувствовался даже на таком расстоянии. Вот что значат несколько лет, проведенных в стерильной атмосфере тундры! Обоняние настолько обострилось, что чует иной запах за несколько километров.

Атата направил упряжку к домику Сельского Совета, над которым трепыхался сильно выцветший красный флаг. Но прежде чем подняться со льда лагуны, он обернулся к пассажирке и строго сказал:

— Чтобы не было недоразумений, я предупреждаю — так как ты арестованная, то не имеешь права ни с кем вступать в разговоры. Все вопросы — только ко мне. И все мои приказания ты должна исполнять беспрекословно.

Анна ничего не сказала в ответ. Она только горько подумала про себя, что теперь ей надо привыкать к новой роли — арестантки.