Скитания Анны Одинцовой - [70]

Атату пока поселили отдельно, во втором пологе главной яранги, и, просыпаясь по ночам, он пытался услышать дыхание Анны, воображал себя рядом с ней. Он не торопился покидать стойбище, которое медленно двигалось по направлению к побережью Ледовитого океана, к старым летним пастбищам, именно туда, куда должен прибыть Атата.

Снег почти всюду растаял. Зловещее ущелье осталось далеко позади, и порой приходилось пережидать несколько дней, пока разбухшая от весеннего разлива какая-нибудь речка возвращалась в свое русло, и оленям можно было перейти ее вброд.

Несколько раз над стойбищем пролетал самолет, иногда так низко, что едва не задевал верхушку жилища. Атата размахивал своей старой рваной рубашкой и кричал:

— Тымнет! Я здесь!

Опасаясь за свою жизнь после разговора с Анной, Атата потребовал обратно свой наган, но получил отказ:

— Без оружия в нашем стойбище ты не будешь никому угрожать.

— Выходит, ты стала хозяйкой стойбища, — усмехнулся Атата. — Владелицей огромного, самого большого на Чукотском полуострове оленьего стада. Таким образом, ты автоматически становишься классово чуждым советскому народу человеком.

— Я не сама стала главой стойбища, — спокойно ответила Анна, — так сложились обстоятельства, и такова была воля Ринто.

— Когда же он успел это тебе сказать? Ведь он погиб неожиданно.

— Он знал, что не вернется. Еще не было случая, чтобы схваченный советскими властями оленевод возвращался. Но он верил в милосердие, в понимание со стороны своего земляка и надеялся, что ты ограничишься только его арестом. Об этом в стойбище знают все. И самое главное, о чем ты не догадываешься. Ринто успел передать мне главные шаманские знания.

Атата громко расхохотался.

— Ты еще и шаманкой стала! Это значит, что ты дважды классовый враг, и ты должна быть уничтожена. Кто не с нами — тот против нас. Если враг не сдается — его уничтожают.

— Если ты только попробуешь это сделать, мне придется тебя убить, — спокойно произнесла Анна, и Атата понял, что это не пустые слова.

Он почувствовал, как повеяло холодом смерти от слов этой женщины. Этот животный страх, ужас перед близкой смертью, который он недавно испытал под снежной лавиной, странно смешивался с нарастающим плотским желанием, словно внутри у него зрел огромный, наполненный горячим гноем нарыв.

Атата поспешил замять этот опасный для него разговор.

Целыми днями он наблюдал за жизнью оленьего стойбища. Иногда, чтобы занять себя чем-нибудь, уходил собирать тальник на берегу речушек и озер для костра, пытался пасти стадо вместе с Анной, которая время от времени подменяла Рольтыта.

Лето все больше захватывало тундру, уничтожая последние остатки снега. Сегодня трудно было себе представить, что все эти зеленые, поросшие кустами берега, покрытые разноцветьем сухие склоны холмов, травяные луга в низинах еще недавно лежали под толстым слоем снега, высушенного до звонкости морозом. На берегах водоемов и в зарослях полярной березы кипела жизнь: огромные птичьи стаи останавливались на кормежку, многие оставались вить гнезда, иногда пугая одинокого путника неожиданным взлетом из-под ноги.

В родном Уназике такие же огромные стаи уток, летевшие с материка на полярные острова, пересекали косу. Птичий гомон не умолкал над морем, иногда их было столько, что они затмевали солнце. С моря доносилось хрюканье моржей, похожее на оленье, крики чаек и мерное дыхание морского прибоя.

Давно Атата не чувствовал такого спокойствия на душе. Иногда приходила мысль: не лучше ли вообще остаться в оленьем стойбище, взять в жены Анну, превратиться в богатого чаучу? Он внутренне улыбался этой мысли, прекрасно понимая, что Советская власть достанет его и здесь, и ему придется отвечать за «кулацкое перерождение». Но сама мысль эта необыкновенно грела, позволяла уноситься мечтами вдаль от действительности. Он представлял себя старейшиной стойбища, мужем главной шаманки Анны Одинцовой. Согласно обычаю, ему придется взять в жены и Катю с Тутрилем, но, с другой стороны, поскольку он не являлся кровным братом погибшего, она могла перейти и к старшему брату — Рольтыту. Пожалуй, тот не прочь заиметь вторую молодую жену. У Ататы и Анны Одинцовой могут быть и свои дети. Красивые, сильные, какие обычно родятся от сожительства местных жителей с тангитанами. Правда, обычно случалось так, что тангитанские мужчины, прибывавшие на больших кораблях, просто вступали в связь с местными женщинами. Очень редко бывало, чтобы тангитан женился на местной и оставался здесь жить. Таких семей на чукотском полуострове было всего две: норвежца, безрукого Волла, и вторая — недавно умершего ингуша Добриева, неудачливого аляскинского золотоискателя, перебравшегося на этот берег Берингова пролива. Он сочетался браком с красавицей Чульхеной, эскимоской из Наукана, и оставил после себя многочисленное потомство сильных, красивых и здоровых парней и девушек. С Анной Одинцовой дети были бы не хуже, в этом Атата был убежден.

Обычно он легко брал приглянувшихся женщин, даже если останавливался на короткое время в каком-нибудь стойбище или прибрежном селении. Чувствовал, что он им нравится. Но, похоже, Анна Одинцова вообще не видела в нем мужчину, и если их глаза встречались, он видел в них только ненависть и презрение. Это было невыносимо для него.