Скитания Анны Одинцовой - [38]

Один из них, назвавшийся Етыленом, был чуточку старше Таната. Пока шли в селение, он немногословно рассказал о себе: закончил семилетнюю школу в селе Марково, населенном потомками казаков-землепроходцев, называвших себя чуванцами, один год проучился в Анадырском педагогическом училище, заболел и вернулся в родное село. Рассказ Етылена разбудил у Таната воспоминание о несостоявшейся поездке в Анадырское педагогическое училище, несбывшейся надежде на другую жизни, к которой он готовил себя, и он робко попросил рассказать о городе Анадыре, педагогическом училище.

— Анадырь, конечно, никакой не город, — сообщил Етылен. — Те, кто побывал в настоящих, больших городах, в Петропавловске, Хабаровске, в Ленинграде и в Москве, только усмехаются, когда слышат, что кто-нибудь называет Анадырь городом. Большинство домишек маленькие, обложенные для тепла дерном. Настоящий большой дом — там, где сидит начальство, окружком партии и окрисполком. Он выстроен еще до революции для царской администрации. Из больших домов еще — педагогическое училище, школа колхозных кадров да средняя школа… Вот и весь Анадырь!

— Но, наверное, в этих домах много комнат?

— В педучилище, наверное, с десяток, а в большом начальственном доме не бывал, там, наверное, побольше их будет…

Танату трудно было вообразить такое число комнат, всю величину этих больших деревянных домов. Когда он услышал от учителя Беликова, что в бывшем царском жилище, Зимнем дворце в Ленинграде тысячи комнат, воображение отказалось представить дворец. Но каждый раз мысль о том, что он упустил возможность когда-нибудь войти в огромное здание Анадырского педагогического училища, а может, даже и в Зимний дворец, в котором, по рассказам учителя, располагался доступный всем музей, легкой горечью ложилась на сердце.

Село располагалось на берегу довольно полноводной реки, впадающей в другую, еще большую — великую реку чукотской земли Анадырь. Яранги мешались с низенькими деревянными избами, вросшими по самую землю, Чувствовалось, что это уже другая земля: вдоль реки росли высокие кусты, показавшиеся Танату настоящими деревьями, которые он видел только на картинках. Их зеленая поросль ласкала взор, хотелось войти в зеленую тень оторвавшихся от земли листьев, в тишину, пронизанную рассеянным солнечным светом.

Етылен повел гостя в довольно большой дом.

— Это школа, — сообщил он. — Я в ней учительствую.

В школе Етылен и жил, занимая один класс, в котором стоял сколоченный из досок топчан, покрытый оленьими шкурами, и покосившаяся полка с книгами. На столе лежала раскрытая книга. Василий Ажаев, «Далеко от Москвы», прочитал Танат, перевернув ее.

— Хорошая книга, — похвалил Етылен. — Сталинскую премию получила.

— О чем она? — спросил Танат.

— О том, как во время Великой Отечественной войны на Дальнем Востоке героически строили нефтепровод.

Етылен тем временем приготовил чай, смел со стола ученические тетради, расстелил газету «Советская Чукотка», поставил сахар, масло, толстыми кусками нарезал хлеб. При виде этого щедрого угощения у Таната свело скулы судорогой, и рот наполнился слюной: давно он не пробовал таких лакомств!

— Вообще я не очень хотел быть учителем, — признался Етылен. — Собирался вернуться в тундру, в стойбище. Но наших оленей слили с двумя другими стойбищами, организовали колхоз, а мне вот предложили школу. Пришлось соглашаться. Хорошо хоть ребятишки способные, все схватывают на лету. Иначе как учитель я бы сразу пропал…

Танат смаковал каждый кусок намазанного желтым сливочным маслом хлеба, каждый глоток крепко заваренного сладкого чая и прикидывал в уме, сколько можно выменять на привезенную пушнину, пыжики и оленьи шкуры муки, сахару, чаю и табаку. Надо бы еще отцу бутылку злой веселящей воды захватить…

— А вы из какого колхоза? — вдруг спросил Етылен.

Танат поперхнулся чаем и не сразу ответил:

— Из «Красной зари»…

Так назывался уэленский колхоз.

— И чего вы так далеко откочевали от своей земли?

— Гололед случился на полуострове, пришлось искать свободные пастбища.

— Да, далековато вас загнало, — сочувственно произнес Етылен. — Тут где-то бродит Аренто со своими оленями. Махровый кулак, враг Советской власти. Убежал от коллективизации, думает, что его не поймают. Дурак, не понимает: как можно убежать от Советской власти? Ничего, придет зима, установятся нартовые дороги, и достанут его власти.

Етылен произносил эти слова с нескрываемой злобой, словно Аренто был личным врагом учителя и нанес ему кровное оскорбление или смертельно обидел. На Таната повеяло стужей опасности, и он заторопился:

— Спасибо за угощение. Скажи, а у вас в магазине можно купить тетради и карандаши?

— Ты что, тоже учительствуешь? — с усмешкой спросил Етылен.

— Да нет, — замялся Танат, — жене моей нужно… Она просила.

— Она учитель?

— Да нет, пишет для себя… Она у меня тангитанка, из Ленинграда…

Танат вдруг понял, что говорит совсем не то, но, не зная, как уклониться от опасных вопросов Етылена, чувствовал, как тонет в предательской откровенности.

— Тетрадей и карандашей у меня навалом, бери, сколько хочешь, — щедро предложил Етылен. — Бери! Не жалко!