Скитания Анны Одинцовой - [40]

Шедший позади Рольтыт упрашивал брата дать ему злой веселящей воды, чтобы избавиться от похмельных страданий. Он ворчал и стонал, присаживался на кочки или жадно припадал к любому попадавшемуся источнику или лужице, пока Танат не сжалился над ним и не дал глотнуть водки. Это были последствия вчерашней прощальной попойки, когда благодарный Танат заколол одного из взятых как провиант оленей, сварил мясо на жарком костре, щедро угостил гостей, а оставшееся мясо подарил им. Рольтыт пил много и, опьянев, начал громко хвастаться огромностью стада, которое перейдет к нему, как только отец умрет, своими детьми и даже женами младшего брата Таната.

— Я всегда готов прийти к нему на помощь, когда он ослабнет, — пьяно смеялся Рольтыт. — Рано или поздно, но это случится. Не может нормальный человек обслуживать одновременно двух молодых женщин, из которых одна к тому же настоящая тангитанка.

Етылен осторожно, исподволь расспрашивал пьяного, откуда появилась в их стойбище тангитанка, почему они так далеко откочевали от родного полуострова. Рольтыт потерял всякий контроль над собой и откровенно признался, что убежали они от коллективизации.

— А тангитанская женщина силком женила на себе Таната. Говорит, что хочет жить настоящей жизнью настоящей тундровой чаучуванки.

Танат с содроганием вспоминал вчерашнее и с отвращением смотрел на мучившегося с похмелья брата.

— Ты хоть помнишь, что вчера говорил?

Рольтыт махнул рукой:

— Ничего не помню… Чего-нибудь лишнего наговорил?

Танат пересказал все его пьяные откровения. От испуга хмель тут же выветрился, и Рольтыт умоляюще попросил брага:

— Только отцу ничего не говори!

Наконец показались схоронившиеся в распадке родные яранги.

Когда все покупки были разложены в чоттагине, женщины не смогли сдержать возгласов радости и восхищения. Анна поцеловала мужа долгим поцелуем прямо в губы за тетрадки и карандаши, а Катя одарила его благодарным взглядом за разноцветные нитки и бисер.

В тот вечер в стойбище пир продолжался до полуночи. Хозяин открыл одну из бутылок и дал каждому попробовать. Все испили злой веселящей воды, даже Катя. Морщились, отплевывались и замирали в ожидании тепла, которое волшебно возникало в глубине тела, и потом блаженно улыбались, дивились неожиданно появившемуся красноречию, которое трудно было сдержать, аппетиту и жадности к крепко заваренному чаю. Каждый получил по большому куску хлеба, густо намазанного сверху сливочным маслом, дети — по блюдцу сгущенного молока и по кружке щедро подслащенного чая. Ринто безостановочно курил, время от времени передавая трубку жене. Не отставал от него и Рольтыт, заискивающе поглядывая на брата, безмолвно умоляя не рассказывать о своих пьяных откровениях перед чужими людьми.

Ринто поделился дарами тангитанов с соседями и даже угостил Аренто глотком злой веселящей воды, которую тот проглотил с превеликим удовольствием.

— Из всех тангитанских изобретений это — самое прекрасное! — воодушевленно произнес он и получил второй глоток.

Вскоре жизнь пошла по заведенному порядку, и Танат вспоминал о своей поездке в приречное село как о приснившемся сне.

В день первого снега Катя благополучно разрешилась от бремени, подарив Танату здорового сына. Сияя от счастья, она сказала мужу:

— Я тебе обещала сына и сдержала свое обещание…

Дед назвал внука Тутрилем, что значило «Крылья сумерек».

«Рождение маленького племянника, — писала в своем дневнике Анна, — напомнило мне о бедной моей доченьке, душа которой без следа растворилась в этом огромном пространстве. Она даже перестала мне сниться. Мне кажется, что теперь только я одна помню о ней. Порой ноги сами несут меня на тот холм, где положили ее маленькое тельце, но что-то властное и непреклонное каждый раз останавливает. Издали я пытаюсь разглядеть, что там осталось, но кроме оградки из камней ничего не различаю. Будто никогда не было бедной Тутынэ, и только в имени ее новорожденного брата можно уловить еле различимое эхо ее исчезнувшего бытия: часть имени мальчика — корень его «тут» — означает не только сумерки, но является корнем слова Тутынэ — Вечерняя заря. Материнское сердце никогда не примирится с утратой, и даже по прошествии долгого времени и сердце ноет, и грудь помнит маленькие, требовательные, жадные губки. Все это всколыхнулось после рождения маленького Тутриля, который немедленно стал не только центром всего стойбища, но и всей Вселенной. Теперь все вертится вокруг него, и Катя смотрит на меня с видом победительницы. Нет, она не насмехается надо мной, но весь ее вид показывает, что теперь она стала главной женой в семье, главной и любимой».

Исписав страницу, Анна сложила тетрадку и спрятала в замшевый мешок, где лежали остальные дневники, рисунки и книги. С рождением малыша, Катя перебралась в большой родительский полог, а Танат с Анной остались в малом супружеском. Муж уже лежал на оленьих шкурах, откинув пыжиковое одеяло: в тесном меховом помещении от тепла человеческих тел было жарко. Анна придвинулась к мужу, тесно прижалась к нему. Почувствовав желание, Танат торопливо и грубо взял ее и тут же отодвинулся.