Скитания Анны Одинцовой - [26]

Он стоял на склоне горы, между голых скал. Рассыпанные обломки камней хорошо маскировали человека, если он хотел укрыться от постороннего взгляда. Привычные Святилища остались далеко отсюда, и кто знает, может ли его Сокровенное Слово долететь до Тех, кто ведет человека по жизни? Или Они все же следуют за ним, за его стойбищем. Ринто настраивался на вдохновение, ожидая прилива Сокровенных Слов. Каждый раз они приходили неожиданно, неведомо откуда. То есть, вестимо откуда, от Энэна, но каждый их приход или, точнее, прилив заставал врасплох. И вот теперь нахлынули эти слова:

В человеке добро и любовь неразлучны.

Они как единая сущность его.

И если их разделить, отделить одно от другого.

Человек потеряет себя самого.

О, Энэн, пусть та, которую Катей зовут.

Снова вернет в свое сердце добро и любовь,

Пусть эти чувства сольются в единую суть

В единую сущность Человека!

Ринто произнес эти слова громким шепотом, хотя, как учила его бабушка Гивэвнэу, великая шаманка Тундры Приморья, если Сокровенное Слово истинно, нет нужды даже произносить его вслух, оно доходит до Того, кому оно предназначено, от самого сердца. Но Ринто давно заметил за собой, что иные Сокровенные Слова ему нравится произносить именно вслух, порой даже во весь голос, когда он был уверен, что поблизости нет ни одного человека. Ему нравилась музыка слов, их ритм. Русские стихи, которые читали ему из большой, желтой книги, поразили его именно музыкальностью и ритмом. Кажущееся беспорядочным течение чуждых звуков незнакомой речи вдруг обретало стройность. Это было похоже на Сокровенные Слова, и, несмотря на скудность перевода, он чувствовал, что за этими словами таится иной, более глубокий смысл. Как говорила покойная Гивэвнэу, слово должно быть прежде всего понятно тому, к кому оно обращено. Оно дано человеку именно для того, чтобы облегчить взаимопонимание, сблизить человека с человеком, показать ему, что его душа родственна добру и любви. Ринто относился к тем шаманам, кто не нуждался в чужом Сокровенном Слове. Иные, более слабые, бывало, обращались к нему, чтобы он поделился с ними, и Ринто не отказывал. Но и не считал за настоящего боговдохновенного такого шамана. Такие люди тоже нужны, но они требовались только на незначительный случай и для проведения необходимых обрядов — рождения и смерти, наречения имени или перемены его. Хуже всего, что в иных селениях некоторые шаманы по примеру тангитанов стали брать плату за свое служение людям. Нельзя сказать, что Ринто не интересовался русской верой. Маленькими ручейками к нему стекались сведения о русском Энэне, который, как и луоравэтланский, был недосягаем и обитал в высших сферах. Из его семейства только Сын посетил землю, но был убит врагами и воскрешен и вознесен Отцом обратно на небо. Обрядность русских шаманов по сути мало отличалась от луоравэтланской, те же нарядные одежды, невнятное, многозначительное бормотание Сокровенных Слов, которые часто читались из больших Священных книг, видимо, наподобие той, в которой напечатаны стихи Пушкина. Это было удивительно. Значит, русский шаман, или поп, как его называли, был лишен собственного творчества, то есть ему необязательно было внимать неслышимому голосу свыше. В таком случае, как полагал Ринто, в русской Священной книге должно быть множество заклинаний, ибо жизнь многообразна и изменчива. В этом, Ринто был убежден, заключалась главная слабость тангитанской веры в Бога. Он пытался подступиться с этими разговорами к Анне Одинцовой, но та, по всей видимости, была слаба в русской вере, либо сама не верила, либо ничего об этом не знала. Хотя Ринто не раз отмечал про себя, что старшая невестка умна и восприимчива к тому, что касалось здешней жизни, и истово следовала всем обычаям. В этом он не мог пожаловаться на нее. Порой он даже забывал о ее тангитанском происхождении. Одетая в неизменный кэркэр, с лоснящимся, темным лицом, ни внешне, ни речью своей Анна при беглом взгляде совершенно не отличалась от остальных женщин стойбища. Только глаза небесного цвета выдавали ее иноплеменное происхождение. Иногда возникала дерзкая мысль: именно ей передать то, что ранее предполагалось отдать младшему сыну, все знания, шаманские, священные тайны. Но пока сомнения не давали возможность сделать решительный шаг в этом направлении. С другой стороны, Ринто не видел никого другого, кто был бы достоин заменить его, потому что еще неизвестно, что сулит непредсказуемое будущее. Старший сын Рольтыт добрый малый, но чего-то в нем не хватало… Он был слишком прост и прямолинеен, без полета в мыслях, без фантазии. А что касается младшего… Ринто чувствовал, что он уже не так послушен и мягок, как раньше, когда жил в яранге. Конечно, в результате учения, нескольких лет, прожитых в совершенно ином окружении — в деревянном доме со стеклянными окнами, сна на кровати, еды с помощью вилки и ножа, многих новообретенных привычек — Танат стал частично другим человеком. А он, отец, порой этого не учитывал и теперь чувствовал, что Танат отдаляется от него. Может быть, даже в глубине души сын сожалеет о том, что ему не удалось продолжить образование, пришлось возвращаться в тундру. И в какое-то мгновение Ринто показалось, что он остался в одиночестве, в студеной пустыне отчужденности от близких к нему людей. Даже у верной Вэльвунэ, которая еще недавно была единственной женщиной в яранге, появились какие-то свои секреты с Анной и Катей.