Скиталец - [108]

— Ричард Уэбо, граф Герефорд.

— Уэбо? Разве ж ты можешь называться Уэбо?

— Так что же мне, Плантагенетом зваться?

— Хе!… — Эгберт фыркнул. — Да уж… Так, может, король потому тебе и даровал титул? Он, говорят, своих детей не забывает.

— Я не буду это обсуждать.

— Да ладно, не обижайся. Я помню, какой ты был боевой, не сомневаюсь, что свой титул ты заработал. Я просто к тому, что ты мог бы фамильным именем матушки назваться.

— Меня воспитывал Этельвольд. Я почитаю его, как отца.

— Ну так это достойно, — согласился владетель Уэбо и взялся за кружку. — Давай-ка еще.

Они проболтали весь вечер, а потом, когда Эгберт, окончательно упившись, повалился на пол, Дик помог затащить его на второй этаж донжона и уложить на охапку свежей соломы, застеленной пушистой волчьей шкурой. Он ласково поцеловал Серпиану, пожелал Лилиан хорошего сна, мимоходом провел рукой над ее животом. Убедившись с помощью магии, что с малышом все в порядке, спустился в трапезную.

С матерью он проговорил почти ночь напролет. Рассказывал ей о своей жизни при дворе корнуолльского герцога, потом — графа Йоркского, о том, при каких обстоятельствах первый раз встретился с королем и стал рыцарем. Вопрос об отце вертелся у него на языке, но он так и не смог заставить себя спросить матушку, изнасиловал ли ее Ричард или все-таки их отношения были до какой-то степени добровольными.

Вместо того он начал цветисто расписывать красоты Сицилии, Кипра и Сирии, тамошние горы и рощи, города и села, странных людей и необычных животных. Потом принес из вьюка сверток и подарил матушке замысловатое восточное ожерелье из сплетенных золотых колец и отрез шелка. Алиса при виде такой драгоценности онемела — кусок настоящего китайского шелка стоил раз в десять больше, чем все Уэбо с окрестными деревнями и лугами.

— Ну что ты, дорогой, — растроганно проговорила она, касаясь пальцами бесценной ткани. — Куда мне такое роскошество! Подарил бы лучше жене.

— У Аны есть свои шелка. Это тебе подарок.

— Ну или хотя бы Лилиан подари.

— Лилиан я подарю другой кусок. И другие украшения.

Алиса прижала голову сына к плечу и стала гладить его, как ребенка. Так она гладила старшего сына когда-то давным-давно, прижав его к себе и заливаясь слезами. Он со стыдом вспомнил, как вырывался тогда и пытался объяснить маме, что он уже большой и его не надо обнимать. Дик чувствовал: сердце матери изнывает от счастья, что теперь он этого не делает. Так просто было бы и раньше доставить ей лишнее счастливое мгновение.

Когда Алиса отпустила его, он поднял ладони и коснулся ее груди. Глаза матери закрылись, он подхватил ее на руки, понес и положил на лавку. Конечно, в зале они были не одиноки, но те, кто устраивался спать в нижней зале донжона, интересовались только собственным ночлегом. Сын и сам позаботится о матери, а если ему понадобится помощь, он попросит. Того, что госпожа потеряла сознание, никто не заметил: все выглядело так, будто она просто внезапно ослабела и Дик помог ей прилечь.

Рыцарь-маг начал с того, что принялся массировать ей плечи и шею. Под его пальцами мышцы постепенно расслаблялись, и вот уже чужая магия, смешиваясь с собственной слабеющей энергией женщины, заструилась в ее теле. Дик знал, что перекраивать чужое тело по своему усмотрению ни к чему, да и опасно. Каждую свободную минуту между боями и в долгие зимние вечера, когда нечего было делать, он разворачивал магические манускрипты из метрополии Дома Живого Изумруда и вчитывался в рукописные строки.

Он прочел о том, что частичка колдовской силы дремлет в каждом человеке. Большинство не умело использовать ее, но порой она прорывалась сама, и такие случаи люди называли случайной удачей или чудом. Нет нужды латать чье-то сердце, лечить печень — достаточно сделать так, чтобы чужое сознание само пожелало исцелить свой «сосуд». Внутреннее осознанное желание освобождает собственную магию человека — и он исцеляется.

Книги рассказывали, что об этом способе знают многие маги, но редко кто использует его, поскольку гораздо проще переделать все по-своему, при этом ощущая себя творцом. Но это гибельный путь. Он приводит к высокомерию, которое, в свою очередь, порождает бессилие, потому что маг, почитающий себя чудотворцем, не отдает себе отчета в том, что можно, а чего нельзя делать. За переоценку своих сил расплачиваются собственной душой — слишком это тонкая материя, чтобы обращаться с ней неаккуратно.

Дик следил за тем, как исцеляется тело матери, а сам думал о том, что, должно быть, именно по этому неверному пути пошел когда-то один из его предков. Излишняя самонадеянность заставляла его избирать самый простой и неразумный способ творить колдовство. Изнуряя же себя, маг прибегал к самому простому способу получения новой энергии — отнимая ее у окружающих. С тех пор и пошел разговор о де Лузиньянах как о роде отпрысков дьявола — любовь к самому простому пути, казалось, передавалась по наследству.

Еще плохо понимая связь чистоты помыслов с магической силой, Дик инстинктивно улавливал, что таковая существует. Ему еще только предстояло нащупать ее и сообразно этому выстраивать свою жизнь. Но уже теперь Дик отдавал себе отчет в том, что совсем не зря существуют христианские заповеди, совсем не зря Церковь запрещает колдовство. Слишком сложно, пользуясь магией, удержаться на зыбкой грани здравого смысла и добра. Чародейством должны заниматься только избранные: люди, понимающие, что они творят.