Скифы в остроконечных шапках - [11]

— Лошадь Филл не обидит. Идем, Арзак, — сказал Ксанф.

Арзак следом за Ксанфом вошел во двор.

Здесь, как и всюду, власть была отдана стенам. С четырех сторон они замыкали пространство чуть больше того, что выбрал Арзак для первой ночевки в пути. Земля, как и там была скрыта под галькой, только не серой, а желтой и розовой, выложенной разводами. Вдоль стен шли навесы, державшиеся на столбах-подпорках.

«Колонны», — вспомнил Арзак.

Миррина много раз рассказывала, как устроен дом и открытый дворик с колоннами, куда выходят внутренние помещения. Теперь он все увидел сам. Колонны напоминали стебли, увенчанные чашечками раскрытых цветов. На цветах держался навес. В тени сидела красивая женщина, чем-то напоминавшая Миррину. В ее поднятой выше плеча руке крутилось веретено.

— Хайре, — смущенно проговорил Арзак.

Женщина улыбнулась.

— Привет тебе, милый Ксанф, привет и тебе, чужеземец. Должно быть, вы гости Филла, но мой непоседа-сын куда-то запропастился. Только что его флейта смущала прохожих, ведь день сегодня не праздничный. А у него праздник: учитель уехал в Афины, и школу закрыли на целый месяц.

— Вот и позволь это праздное время использовать на поездку к милому дяде, — важно сказал Филл, появляясь с другой стороны навеса. — Я хочу, чтобы он помог мне советом в выборе жизненного пути. Мне скоро четырнадцать. Ксанф всего на год старше меня, и уже ученик скульптора. Ксанф и наш гость Арзак тоже поедут.

— Конечно, отправляйся, милый сын, я рада. — Оставив веретено, женщина хлопнула в ладони. — Свежий хлеб с конопляным семенем, масло, сыр, лепешки на меду, виноградный сок, — сказала она вбежавшему слуге и, подхватив двумя пальцами нить, подняла руку повыше.

«Совсем как Миррина», — подумал Арзак.

6 Город «Счастливая»

— Устал с дороги, Арзак? Хочешь спать? — быстро спросил Филл, как только слуга унес опустевший столик.

— Скиф устает не раньше, чем валится под ним конь.

— Хорошо сказано. Ксанф, тебе такой ответ должен понравится. Мне он, во всяком случае, по душе. И раз лошадка цела и крепко стоит на своих белых ножках перед яслями с зерном, то что нам мешает показать гостю агору?

— Агору посмотреть надо, — подтвердил Ксанф. — Недаром у нас говорят: «Агора — сердце города».

Мысли Арзака были в степи, кружили вокруг белой кибитки. Но разве достойно гостю перечить хозяевам?

— Я буду рад увидеть все, что вы мне покажете.

«Поворот на закат, поворот на юг, снова на закат. — Арзак запоминал дорогу. Если понадобится он быстро отыщет дом, где оставил коня. — Опять на закат, теперь прямо. Верно, птицам, глядящим сверху, Ольвия кажется сетью. Улицы тянутся ровными нитями, они не сворачивают, как тропа, а пересекают одна другую. Опять повернули на юг. Стены здесь еще выше».

— Обрати внимание, Арзак, как широка наша Главная улица. Колесницы и всадники свободно едут навстречу друг другу, и еще остается место для пешеходов. Ты заметил, что мы идем по гладким камням, не трудя своих ног неровностью почвы?

— Не горячись, Филл, — сказал Ксанф. — Наш гость привык к просторам степей. Улицы, наверное, кажутся ему ловушкой.

— Ах, Ксанф, вечно ты так. Что из того, что степь? Разве люди перечат природе? Они подражают ей, только при этом беспорядочным формам придают разумную правильность. Зодчий скалу превращает в храм, деревья в колонну. Художник рябь волн превращает в орнамент, сочетаниям красок он учился у цветов, плетению узора — у виноградных лоз.

— Следуя твоей мысли, улицы придется сравнивать с реками.

— Правильно, Ксанф, и агора, главная площадь, питает их, как полноводное озеро или Понт.

Смысл разговора показался Арзаку темным, он спросил:

— Чем закрыта земля на ваших улицах? Белоног шел с опаской, было на самом деле похоже, что он собирается плыть.

— Видишь, Ксанф, наш гость все замечает. Даже его лошадка отличила вымостку от земли. Как славно назвать лошадку по цвету. Белоног — белые ноги. Сегодня же сообщу своей Звездочке, что она превращается в Черногривку.

— Ты забыл дать ответ. Разреши, это сделаю я. Ради заработка мне не раз приходилось обтесывать известняк и мостить улицы. Вымостка состоит из осколков битой посуды и щебня. Стоит рассыпать осколки и щебень вдоль улиц, как люди и кони втопчут их в землю, и земля станет тверже камня.

— Вот и пришли! — воскликнул Филл. — Много людей, Арзак?

— Очень. Словно три или пять кочевий собрались вместе.

Улица кончилась. Линии стен сменили ряды прилавков, столиков и плетеных кибиток. И хотя близился полдень — час, когда торговля кончалась, — и большинство горожан уже успели запастись свежей снедью и свежими новостями, ряды все еще были заполнены. Торговля шла весело, с криками, прибаутками.

— Ножи-ножички, дому помощники!

— Амфоры, пифосы, привозные, расписные!

— Мясо вяленое, сушеное, копченое, на огне моченое!

— Без ножа в хозяйстве брешь — без посуды, как поешь?

Скобяные изделия, глиняные бочки — пифосы, в каждую из которых мог поместиться воин с копьем и щитом, остроносые амфоры — кувшины для вина и оливкового масла, килики — кубики.

— Без посуды дому худо. Купи, хозяин!

— Пирожки на меду! Булочки с изюмом!

— Вода, вода! А вот кому воды? Вода, вода!