Скиф - [7]

— Ну? — Ракса потянула за руку Филиппа. — Простись с братом твоей матери. Он поедет от нас далеко-далеко…

Филипп покорно пошел за ней. На колымаге, устланной войлоком и шкурами животных, в боевых доспехах покоилось тело Гимера. В ногах лежала голова тура, увенчанная большими острыми рогами. Скифский царевич дорого продал свою жизнь. Тур, растоптавший его, умер от ран, нанесенных Гимером.

— Ступай пить чашу крови! — Ракса снова подтолкнула Филиппа. Теперь она прощалась с Гимером. Выпрямившись во весь рост, она запела. Филипп не мог разобрать слов, но понял: Ракса прославляет подвиги покойного. Он вдруг почувствовал: он обязан выпить эту кровавую чашу, он — скиф, он не отступится от обычаев своих предков…

…Семь дней длилась тризна. На восьмой Гиксий поднял череп давно поверженного врага, наполненный брагой, и возгласил: своим наследником он назначает будущего мужа Раксы. Руку царевны получит самый смелый.

Молодые скифы вступили в состязание: на всем скаку рубили головы коням, показывая свое уменье владеть мечом и свою щедрость — туши убитых коней тут же свежевались, разрубались на куски и шли на угощение зрителей. Под вечер искатели руки Раксы рассыпались цепочкой и по знаку, данному старым царем, все разом гикнули и, низко пригибаясь к гривам коней, во весь опор понеслись по степи. Впереди на своей златошерстной тонконогой лошадке летела Ракса. Поперек седла она с трудом удерживала козла. По условиям игры, победителем становился тот, кто сумеет отнять у нее козла, сохранив ему дыхание. Ракса была беспощадна к своим преследователям, жестоко хлестала их нагайкой и вырывалась вперед. Проскакав круг, она сбросила козла к ногам деда.

— Дедушка! — торжествующе крикнула царевна, — этот год я останусь с тобой, — и, сверкнув глазами, повернулась к Филиппу: — Почему ты не попробовал своей силы?

— Получить удары от женщины, а потом стать царем — нет, это не для меня, — улыбнулся Филипп.

Женихи Раксы состязались в стрельбе из лука. К шесту прикрепили дощечку с маленьким, едва видным отверстием в центре. Вокруг кружочка-отверстия уже выросла щетина стрел. Ракса принесла свой лук и, натянув тетиву, вложила стрелу.

— Ты и стрелять не хочешь? Ведь при стрельбе не будет ударов, — сощурила она озорные глаза.

Филипп нехотя взял лук. Отказываться было неловко. Он прицелился тщательно и спустил тетиву. Стрела вошла в кружок. Филипп растерянно опустил руки. Ракса подбежала к нему. Ее глаза горели счастьем, щеки разрумянились. Полуоткрытые свежие губы коснулись его щеки.

— Ты лучше всех, ты будешь моим мужем! — Царевна обняла его. Молодые скифы, размахивая оружием, закружились в воинственной пляске. Филипп осторожно снял со своих плеч руки Раксы.

— Я не буду твоим мужем, Ракса. Ты не будешь моей женой…

Он отошел в сторону и сел. Ракса последовала за ним.

— Я знаю, тебе сейчас нельзя оставаться с нами, ты хочешь учиться по обычаям эллинов, но я буду тебя ждать.

— Я совсем не хочу жениться на тебе! — рассердился Филипп.

— Я буду тебя ждать — год, два, пять, десять — я всегда буду ждать. Это не наша воля. Табити[7] избрала тебя для меня.

— Твоя Табити — демон!

— Не говори о богине плохо. Я знаю: ты не хочешь меня потому, что у тебя есть невеста в Херсонесе!

— У нас не женятся раньше двадцати одного года. — Филипп покраснел. — У меня нет невесты.

— Ты лжешь, я видела ее. Она твоя соседка. Когда мы проезжали, она стояла у калитки и смотрела на тебя.

Филипп промолчал. Это была правда. Он радовался: Иренион больше не сердится на него, она вышла его провожать!

Гиксий подозвал внуков и, усадив подле себя, приказал подать вина.

VI

Лето пролетело незаметно. Филипп и Никий гостили у своей кормилицы. Ее муж присматривал за небольшой экономией и загородным виноградником Агенора. Вся его семья жила в маленьком домике на крутом холме. Вдали синело море.

Мальчики купались, ловили рыбу, доставали из-под камней мидий и крабов. Никий подружился с Евменом — молочным братом Филиппа. Филипп предпочитал играть с маленькой Евнией — молочной сестрой Никия. Девочка была слепой от рождения. У нее было тонкое, удивительно милое и одухотворенное личико, но голубые, чистые, широко раскрытые глаза ничего не видели. Филипп приносил цветы из степи и часами лежал возле Евнии на траве, глядя, как слепая девочка перебирает чуткими, точно зрячими, пальцами нежные лепестки. Она знала бесчисленное множество сказок о цветах. Филипп мог слушать ее без конца. Он охотно верил, что белые ромашки — это звезды, упавшие темной ночью на землю. Нарцисс был мальчиком дивной красоты. Увидев себя в ручье, он влюбился в свой образ и умер от тоски. Кудрявый гиацинт тоже был мальчиком, который по несчастной случайности погиб от дружеской руки Аполлона. Его кровь каждую весну выплескивается из земли и превращается в темно-пурпуровые бутоны. Фиалка была маленькой царевной, ее обижала злая мачеха… Тут Филипп каждый раз вздыхал. Девочка ушла в поле и обратилась в цветок. А ландыш тоже маленькая девочка…

Евния замолкала и надолго погружалась в задумчивость. В такие минуты Филипп прерывал молчание и начинал говорить сам. Он рассказывал ей о героях и мудрецах Эллады, о подвигах и приключениях Одиссея. Но чаще всего — о странном философе Диогене, который всю жизнь просидел в бочке. Когда Александр Македонский — победитель вселенной, прерывающимся от волнения голосом рассказывал Филипп, спросил однажды у мудреца, чего он хочет, то Диоген ответил ему: «Не заслоняй, государь, мне солнце. Я созерцаю красоту, ибо красота превыше всего».