Сказочные повести. Выпуск десятый - [11]
Чёрная душа схватила горсть снега и заткнула ему рот.
— Не трогайте! Оставьте его! — закричала Лёля. Но Чёрная душа потащила Митю к проруби, края которой дымились.
— Не надо! Не надо! — крикнула Лёля, кинувшись вслед. — Не убивайте его! Хотите, я отдам вам сердце?
— Лёля, не отдавай им сердца! — отчаянно закричал Митя.
Чёрная душа подняла мальчика над прорубью, где крутилась тёмная вода, и сказала Лёле:
— Твоё сердце или его жизнь?
— Возьмите, — сказала Лёля.
Она вынула из груди своё сердце-часики, протянула Чёрной душе и тут же застыла; лицо её помертвело, синие глаза померкли. И она осталась стоять маленькой снежной девочкой с протянутой рукой, на которой лежали детские часики.
Привязав на всякий случай Митю к стволу ивы, торчавшему прямо из льда, бабы подбежали к Лёле и остановились поражённые: часики с нарисованными стрелками шли, тикали.
— Идут почему-то… — прошептала Чёрная душа.
— Да что ты?! — ахнула Бумажная.
Чёрная душа взяла часики, потрясла, приложила к уху:
— Идут!
Бабы тупо глядели друг на друга картофельными глазами.
— Это всё ты, — зашипела Бумажная душа. — Надо было сначала остановить сердце волшебными чернилами, как я хотела, а потом уже вынимать!
Швырнув с размаху часики об дерево, Чёрная душа подняла их и поднесла к уху: идут!
— Видишь, что ты натворила! — продолжала ворчать Бумажная душа, смотря злыми глазами на Чёрную.
Та бросила часики на пень, топнула по ним ногой, подняла, — идут! Тогда она окунула часики в прорубь, в тёмную ледяную воду, такую холодную, что, если туда опустить кончик пальца, он тут же превратится в сосульку.
— Ну как? — спросила Бумажная душа, когда Чёрная вынула из проруби часики.
Не отрывая часов от уха, Чёрная душа сказала:
— Ладно, старикан сам остановит!
И двинулась по сугробам, за нею Бумажная душа.
Мите удалось развязать зубами узел верёвки; он освободился и подбежал к Лёле.
— Лёля, — тихо сказал он. Но она молчала.
— Лёля, скажи что-нибудь! — закричал он.
Но девочка была неподвижна, снежная, неживая. И Митя заплакал. Глядя на погасшие глаза девочки, он сказал:
— Клянусь! Я принесу тебе твоё сердце! И, стиснув зубы, пошёл по следам снежных баб. Оглянулся: маленькая снежная девочка стояла под высокими тёмными елями, протянув вперёд руку. И Митя зашагал.
14
Гудели телеграфные столбы. Над шоссе курилась снежная пыль. Бабы бежали по краю дороги. Мимо мчались машины, обдавая баб гарью бензина.
Увидев издали грузовик с бидонами молока, Чёрная душа остановилась. Машина приближалась, грохоча бортами. Туго надутые баллоны, серые, тяжёлые, будто каменные, стремительно надвигались. Чёрная душа присела на корточки, прицелилась и подбросила часики под колесо, как мальчишки подбрасывают пистоны. Грузовик с грохотом промчался, подпрыгнув на часиках. Бабы бросились к часикам. Чёрная душа поднесла их к уху.
— Ну? — спросила Бумажная душа.
— Идут, — мрачно сказала Чёрная.
И они побежали дальше к перекрёстку, перед которым на столбе торчала табличка: «В Ярославль. В Углич».
Только хотели бабы побежать по направлению «В Ярославль», как увидели Продажную душу, мчавшуюся навстречу на дамском велосипеде с сеткой на заднем колесе. Бабы попробовали вдвоём спрятаться за табличку, но Продажная душа уже орала:
— Куда? Куда? Девочки!
— В город, — невозмутимо сказала Чёрная душа, выйдя на обочину дороги, и показала ей часики.
— Но это жульничество! — взвизгнула Продажная душа, соскочив с велосипеда. — Я же потратилась! Я купила взамен золотые часы!
— Ну и носи их! — сказала Чёрная душа.
Продажная душа завопила:
— Я пожалуюсь Старому году!
— Попробуй! — усмехнулась Чёрная душа. — А я напишу на вас обеих донос, что вы кричали: «Да здравствует Новый год!»
Бабы от такого нахальства разинули рты. А Чёрная душа неожиданно вскочила на велосипед Продажной и помчалась к Ярославлю, крутя педали своими ледяными ногами. Бабы завопили и погнались за ней.
Но разве можно было её догнать! Она так пригнулась к рулю, что из её правого глаза чуть не вывалилась картофелина. Вот почему Чёрная душа не заметила, как её обдала смёрзшимися комьями снега и обогнала машина, в которой ехал Митя.
Впрочем, Митя тоже не заметил бабу. Сидя в кабине самосвала, он что-то доказывал шофёру. Он уже рассказал о Лёле, и о Старом годе, и о злых бабах…
Заглядывая шофёру в глаза, Митя говорил:
— …Они хотят остановить время! Понимаете?
— Как это? — солидно спросил шофёр.
— А так. Вам к которому часу в гараж?
— Ну, к пяти…
— Пяти не будет, — сказал Митя. — Сегодня будет, завтра нет.
— А когда же в гараж? — спросил шофёр, посмотрев на Митю.
— Никогда, — сказал Митя. — Так и будете всегда ездить.
— Здоров врать! — сказал шофёр и покрутил головой.
Митя горестно замолчал.
15
Сидя в своей башне с бойницами вместо окон, где висел огромный неподвижный маятник и сверху торчали зубчатые колёса гигантского заржавленного механизма, Старый год писал тушью на листе ватманской бумаги:
Что есть — то есть, чего нет — не будет. В мире ничего нового не случится. Ничего не изменится. Отныне 31 декабря будет длиться вечно!..».
Заскрипели ступени, распахнулся люк в полу, из него выскочила Чёрная душа и безмолвно положила на стол перед Старым годом волшебные часики — сердце Лёли. Старичок вскочил, вцепился в часики. И вдруг наверху захрипели башенные часы, заскрежетали колёса, взлетел столб пыли. И тяжёлый маятник пронёсся мимо голов Старого года и Чёрной души, которые отпрянули поражённые.
