Сказки Золотого века - [13]

- Михаил Юрьевич Лермонтов, внук Елизаветы Алексеевны, - представила она его мужу, который никак не мог сойти за важного генерала и князя. - Николай Федорович Бахметев, мой муж.

Боги! Ни смущения, ни волнения, а тихая радость светилась в ее ласковых глазах; она радовалась на него и за него, в блестящем гусарском мундире, как радовалась бабушка, когда он впервые надел форму, сейчас решив заказать его портрет. Это все?!

Лермонтов не преминул явиться к ним с визитом, где нарочно разговорился с Бахметевым, поскольку не решался прямо заговорить с Варварой Александровной, ледок отчуждения и досады не оттаивал, может быть, потому что она вольно или невольно держалась в стороне, а в ночь уже начал набрасывать новую драму - в прозе - и в Тарханах почти ее закончил, как сообщал о том в письме к Раевскому.

 В основе драмы "Два брата" - некое происшествие, случившееся с поэтом в Москве, он также говорит, что влюблен. Фабула пьесы - тайное соперничество двух братьев в отношении вышедшей замуж за старого, но богатого князя молодой женщины, - весьма запутана, но герой, героиня и ее муж узнаваемы, поскольку прямо взяты из жизни поэта. Но встреча Лермонтова с Варварой Александровной, вышедшей замуж за Бахметева, сама по себе еще не происшествие, да и то, что он влюблен. В кого? А случилось, должно быть, весьма странное. Похоже, Лермонтов повел себя, как его герой, названный Юрием. Он говорит в гостиной у Лиговских: "Я сегодня сделал несколько визитов... и один очень интересный... я был так взволнован, что сердце и теперь у меня еще бьется, как молоток..." Варвара Александровна, названная Верой, спрашивает: "Взволнованны?.." Бахметев, названный князем Лиговским, замечает: "Верно, встреча с персоной, которую в старину обожали, - это вечная история военной молодежи, приезжающей в отпуск". - "Вы правы - я видел девушку, в которую был прежде влюблен до безумия, - отвечает молодой офицер и слово за слово рассказывает историю его любви. - Года три с половиною тому назад я был очень коротко знаком с одним семейством, жившим в Москве; лучше сказать, я был принят в нем как родной. Девушка, о которой хочу говорить, принадлежит к этому семейству; она была умна, мила до чрезвычайности; красоты ее не описываю, потому что в этом случае описание сделалось бы портретом; имя же ее для меня трудно произнесть, - у него спрашивают, верно, очень романтическое, он продолжает: - Не знаю - но от нее осталось мне одно только имя, которое в минуты тоски привык я произносить как молитву; оно моя собственность. Я его храню как образ благословления матери, как татарин хранит талисман с могилы пророка, - его находят очень красноречивым, он продолжает: - Тем лучше. Но слушайте: с самого начала нашего знакомства я не чувствовал к ней ничего особенного, кроме дружбы... говорить с ней, сделать ей удовольствие было мне приятно - и только. Ее характер мне нравился: в нем видел я какую-то пылкость, твердость и благородство, редко заметные в наших женщинах, одним словом, что-то первобытное, допотопное, что-то увлекающее - частые встречи, частые прогулки, невольно яркий взгляд, случайное пожатие руки - много ли надо, чтоб разбудить затаившуюся искру?.. Во мне она вспыхнула; я был увлечен этой девушкой, я был околдован ею; вокруг нее был какой-то волшебный очерк, вступив за его границу, я уже не принадлежал себе; она вырвала у меня признание, она разогрела во мне любовь, я предался ей как судьбе, она не требовала ни обещаний, ни клятв, когда я держал ее в своих объятиях и сыпал поцелуи на ее огненное плечо; но сама клялась любить меня вечно - мы расстались - она была без чувств, все приписывали то припадку болезни - я один знал причину - я уехал с твердым намерением возвратиться скоро. Она была моя - я был в ней уверен, как в самом себе. Прошло три года разлуки, мучительные, пустые три года, я далеко подвинулся дорогой жизни, но драгоценное чувство следовало за мною. Случалось мне возле других женщин забыться на мгновенье. Но после первой вспышки я тотчас замечал разницу, убивственную для них - ни одна меня не привязала - и вот, наконец, я вернулся на родину, - он все время смотрел на Варвару Александровну, она слушала его с живым вниманием и даже с увлечением, сидя на софе с простотой и свободой, можно сказать, небрежно. Казалось, она совсем забыла о муже, о том, что она замужем, он же встретил девушку и рассказывал о ней, о своей любви к ней.

Бахметев усмехнулся:

- И что же?

- Я нашел ее замужем, я проглотил свое бешенство из гордости... но один бог видел, что происходило здесь.

- Что ж? Нельзя было ей ждать вас вечно. Ветреность, молодость, неопытность - ее надо простить.

- Я не думал обвинять ее... но мне больно.

Варвара Александровна поднялась и с изумлением произнесла, при этом вся вспыхивая:

- Но неужели ее замужество явилось для вас новостью?

- Нет, до меня доходили слухи, но я им не верил. Впрочем, я думал, если она меня разлюбила, отчего же ей не выйти замуж.

- Гм, гм, - Бахметев тоже поднялся, проявляя беспокойство.

- Извините, теперь я уверен, что она меня еще любит, - Лермонтов, едва раскланявшись, выбежал вон.