Сказки тридевятого округа - [11]

– Товарищ начальник строительства! – возмущённо звучал её голос под стенами «объекта», когда он во главе комиссии приехал принимать земляные работы. – Я решительно настаиваю на том, чтобы вода во рву была проточная. В противном случае в стоячей воде поселятся малярийные личинки и тогда эпидемии не избежать! Да и пахнуть вокруг «объекта» болотом будет.

Последний аргумент окончательно склонил весы в пользу доктора Власенковой, и он согласился, хотя и знал, что его согласие обернётся дополнительными инженерными работами, а, следовательно, и дополнительными затратами.

Что за образ выбрал для себя главный санитарный врач, Пётр Алексеевич не ведал, но в глубине души согласился, что именно такой специалист ему на «объекте» и нужен. Позже думный дьяк подготовил ему справку, из которой стало ясно, что образ микробиолога Татьяны Власенковой главный санитарный врач заимствовала из романа Вениамина Каверина «Открытая книга».

– Хм, а я и не знал! – откровенно удивился Романов.

– А ты, государь-надёжа, и не обязан всё знать! – зашелестел над ухом думный дьяк. – Для этого у твоей Милости слуги имеются, которым если не всё, то многое по статусу знать полагается. Ты, Пётр Алексеевич, только намекни, а уж мы для тебя расстараемся, и справочку подробную подготовим, и, если потребуется, чертёжик изготовим, а к нему и расчёты приложим.

В тот день он отмахнулся от дьяка, дескать, ступай Никита Моисеевич, не до твоих услуг нынче. А когда за дьяком захлопнулась дверь, подумал, что образ, выбираемый ими – представителями «тонкого» мира перед визитом в мир землян – придаёт им не только портретную схожесть с историческим или литературным персонажем, но со временем становиться второй натурой, прорастая в психику своего носителя привычками, предпочтениями, фантомной памятью.

– Вероятно, поэтому мне и снятся сны о закладке Петербурга и о Полтавской битве – события, в которых лично я никакого участия не принимал, но в которых снискал себе неувядающую славу русский самодержец Пётр Первый, поэтому и ласкают меня в сновидениях многочисленные женщины, которые скрашивали одиночество Петра Алексеевича, но вкуса поцелуя которых я никогда не знал.

Когда Высший Совет предложил ему возглавить строительство «объекта» на Земле, он, ни минуты не сомневаясь в своих силах, дал согласие, после чего выбрал себе образ царя Петра Романова – императора-деспота и одновременно великого реформатора.

В дверь еле слышно поскреблись.

– Можно! – не оборачиваясь, произнёс Романов и глубоко затянулся ароматным дымом.

– Пётр Алексеевич, кофий поспел. Прикажите подавать? – тихим голосом произнесла служанка, чтобы не отвлекать господина от великих дум.

– Подавай, – кивнул Пётр.

Тотчас ему на подносе поднесли большую фарфоровую кружку с видами Амстердама, до краёв наполненную чёрным горячим напитком. Кофе он пил без сахара и большими порциями, презирая кофейные чашечки, считая их «дамским баловством». Пётр бросил на поднос погасшую трубку и взял кружку. Осторожно прихлёбывая горячий напиток, он, как был в ночной рубашке, так и вошёл в кабинет, где на письменном столе его ждала первая порция утренней почты. Основная часть документов ждёт его в рабочей резиденции, куда он отправится после завтрака ровно в восемь часов.

Внимательно просмотрев внушительную стопку документов, Романов на каждом оставил свою резолюцию. Три документа из стопки он отложил в сафьяновую папку. Для секретаря, который придёт в кабинет после того, как Пётр Алексеевич пойдёт на завтрак, наличие документов в этой папке означало срочное исполнение наложенных начальником строительства резолюций. Секретарь знакомился с указаниями Романова и по компьютеру «перегонял» эти документы лицам, ответственным за выполнение указаний. Указания всегда были конкретными и лаконичными, например: «Прораба Махонько, виновного в простое транспорта, лишить месячной премии и предупредить, что следующий раз за подобное безобразие будет бит плетьми! По одному удару за каждый час простоя!» или «Мастера Морозко за усердие и проявленную смекалку одарить месячным окладом и чаркой водки. Последнее во внерабочее время»!

Покончив с почтой, Пётр хлопнул в ладоши: «Бриться»! И тотчас в кабинет вошёл брадобрей с подносом, на котором лежали в ожидании своего часа бритвенные принадлежности и горячая салфетка для обязательного компресса лица. Одноразовые бритвенные станки Романов не любил, предпочитая им немецкую опасную бритву Solingen. У Малюты Скуратова, который также отвечал и за личную безопасность начальника строительства, это вызывало законное беспокойство.

– Оставил бы ты, Пётр Алексеевич, это опасное баловство! – неоднократно выговаривал ему главный цербер. – Бритва – вещь дюже опасная! Ну, а как у молодца во время бритья рука дрогнет, или тебе позвонят, и ты за телефоном дёрнешься! Что тогда? Поминай, как звали!

– Умолкни! – морщился Пётр. – А то ещё накаркаешь!

Кремами государь не пользовался, поэтому после бритья цирюльник в обязательном порядке прикладывал к лицу Романова горячую салфетку.

Усы Пётр Алексеевич стриг редко, поэтому они всегда торчали у него вразлёт, как у рассерженного кота.