Сказки скандинавских писателей - [175]

— Только бы дожить до зимы и пойти в школу, — говорила Анна.

В тяжкие времена, в пору бед и нищеты, было так, что дети ходили в школу всего лишь несколько дней в году. Неизвестно откуда в приход являлся учитель, селился в каком-нибудь домишке, и туда стекались со всех сторон дети — читать да считать учиться.

А хозяин Торфяного Болота называл школу «преглупой выдумкой». Будь на то его воля, он, верно, заставил бы детей остаться дома, на скотном дворе. Но не тут-то было! Даже хозяин Торфяного Болота сделать этого не мог. Можно держать детей подальше от берестяных лодочек, игрушечных шалашей и земляничных полянок, но нельзя отлучить их от школы. Случись такое, придет в селение пастор и скажет:

— Маттиасу с Анной нужно идти в школу.

И вот настала на Торфяном Болоте зима, выпал снег, а снежные сугробы поднялись почти до самых окон скотного двора. Анна с Маттиасом давай от радости друг с другом на сумеречном скотном дворе плясать! И Анна сказала:

— Подумать только, я дожила до зимы! Подумать только, завтра я пойду в школу!

А Маттиас как закричит:

— Эй вы, мыши-полёвки со скотного двора! Конец теперь серым дням на Торфяном Болоте!

Вечером пришли дети на поварню, а хозяин и говорит:

— Ну ладно, так и быть, ходите в школу. Но только упаси вас бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси вас бог оставить коров недоенными!

Утром Маттиас с Анной взяли друг друга за руки, да и пошли в школу. Путь туда был не близок — в ту пору никто не заботился, далеко ли, близко ли в школу идти. Маттиас и Анна мерзли на холодном ветру, да так, что пальцы сводило, а кончики носов покраснели.

— Ой, до чего у тебя нос красный, Маттиас! — закричала Анна. — Повезло тебе, а не то быть бы тебе таким же серым, как мыши-полёвки со скотного двора!

Они-то оба, Маттиас с Анной, были серые, будто мыши-полёвки: нищенски-серыми были их лица, нищенски-серой — одежда, серым был платок на плечах Анны, и серой же — старая сермяжная куртка Маттиаса; она ему досталась от хозяина Торфяного Болота.

Но теперь-то они шли в школу, а уж там, верно, никакой серости не будет, думала Анна. Уж в школе наверняка одна только радость с утра до вечера. А радость эта — яркая, алая! И что с того, что они с Маттиасом бредут по лесной дороге, будто две маленькие мыши-полёвки, и так жестоко мерзнут в зимнюю — стужу! Это вовсе не страшно!

Только ходить в школу оказалось не так уж радостно, как думалось Маттиасу с Анной. Весело было сидеть кружком вокруг очага вместе с другими детьми из селения и читать по складам. Однако на другой день учитель хлестнул Маттиаса розгой по пальцам за то, что он не мог сидеть смирно. А как стыдно стало Маттиасу с Анной, когда пришло время завтракать! У них-то с собой, кроме нескольких картошек, ничего не было. Другие же дети принесли с собой хлеб с салом и сыром, а у Йоеля — сына бакалейщика — были даже пряники. Целый узелок с пряниками! Маттиас с Анной засмотрелись на эти пряники, у них даже глаза заблестели. А Йоель сказал:

— Ах вы, попрошайки, никак вы еды в глаза не видали?

Еще пуще застыдились Маттиас с Анной, отвернулись в сторону и ни слова не сказали ему в ответ.

Нет, не избавиться им, видно, от серой жизни.

Но всякий день шли они упорно в школу, хотя снег сугробами лежал на лесной дороге, а холод сводил им пальцы, и хотя были они всего-навсего нищими сиротами и хлеба с салом и сыром да пряников в глаза не видали. Хозяин же Торфяного Болота каждый день повторял:

— Упаси вас бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси вас бог оставить коров недоенными!

Где уж там Маттиасу с Анной к сроку не воротиться! Мчались они лесом, словно две маленькие серые мыши-полёвки по дороге в норку, — до того хозяина боялись!

Но вот однажды Анна остановилась посреди дороги, крепко взяла брата за руку и говорит:

— Видно, не дождаться мне радости на свете, и до весны мне не дотянуть!

Только Анна вымолвила эти слова, как дети вдруг увидали алую птичку. Сидела эта птичка на дороге, такая алая на белом снегу, такая яркая-преяркая! И так звонко пела, что снег на ветвях елей рассыпался тысячами снежных звездочек. А звездочки те тихо и мирно падали на землю…

Протянула Анна руки к птичке, заплакала и сказала:

— Птичка-то алая! Глянь-ка, она алая!

Заплакал тут и Маттиас:

— Она, верно, и не знает, что на свете водятся серые мыши-полёвки!

Взмахнула тут птичка алыми крылышками и полетела. Тогда Анна крепко взяла Маттиаса за руку и говорит:

— Коли эта птичка улетит, я умру!

Тогда Маттиас схватил сестренку за руку, и они побежали за птичкой. Словно яркий пламенеющий факел, мчалась птичка меж елей. И куда бы она ни летела, всюду от её звонкого пения на землю тихо и мирно падали снежные звездочки… Вдруг птичка помчалась прямо в лесную чащу; то туда, то сюда снует, а дети — за ней, и все дальше и дальше от дороги отходят. То в сугробах увязают, то о камни, что под снегом прячутся, спотыкаются, то ветки деревьев их по лицу хлещут! А глаза Маттиаса и Анны так и горят!

И вдруг птичка исчезла!

— Коли эта птичка не найдется, я умру! — сказала Анна.

Стал Маттиас сестренку утешать, по щеке гладить, да и говорит:

— Слышу я, птичка за горой поет.