Сказки Шехерезады нового века Том 1 - [53]

буржуазию, а попытка художественно выразить некий глубочайший, с

незапамятного времени несомый опыт души, приобретенный ею в пред-существовании от встреч со столь грозной и могущественной иерархией, что след этих встреч проступал из слоев глубинной памяти поэта на

поверхность сознания всю его жизнь. В противоположность Байрону

Лермонтов — мистик по существу. Не мистик-декадент поздней, истоща-ющейся культуры, мистицизм которого предопределен эпохой, модой, социально-политическим бытием, а мистик, если можно так выразиться, милостью Божьей.

Лермонтов до конца своей жизни испытывал неудовлетворенность

своей поэмой о Демоне. Очевидно, если бы не смерть, он еще много

раз возвращался бы к этим текстам и в итоге создал бы произведение, в котором от известной нам поэмы осталось бы, может быть, несколько

124

десятков строф. Но дело в том, что Лермонтов был не только великий

мистик; это был живущий всею полнотой жизни человек и огромный —

один из величайших у нас в XIX веке — ум. Богоборческая тенденция

проявлялась у него поэтому не только в слое мистического опыта глубинной памяти, но и в слое сугубо интеллектуальном, и в слое повсед-невных действенных проявлений, в жизни. Так следует понимать многие

факты его внешней биографии — его кутежи и бретёрство и даже, может

быть, его воинское удальство. (К двадцати пяти годам все эти метания

Лермонтова кончились, утратили для него всякий интерес и были изжиты.) В интеллектуальном же плане эта бунтарская тенденция приобрела

вид холодного и горького скепсиса, вид скорбных, пессимистических

раздумий чтеца человеческих душ. Такою эта тенденция сказалась в

«Герое нашего времени», в «Сашке», в «Сказке для детей» и т. д.

Но наряду с этой тенденцией в глубине его стихов, с первых лет и

до последних, тихо струится, журча и поднимаясь порой до неповторимо дивных звучаний, вторая струя — светлая, задушевная, теплая вера.

Нужно быть начисто лишенным религиозного слуха, чтобы не почувствовать всю подлинность и глубину его переживаний, породивших ли-рический акафист «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою. .», чтобы не уловить того музыкально-поэтического факта, что наиболее совершенные

по своей небывалой поэтической музыкальности строфы Лермонтова

говорят именно о второй реальности, просвечивающей сквозь зримую

всеми, — «Ветка Палестины», «Русалка», изумительные строфы о Востоке

в «Споре», «Когда волнуется желтеющая нива. .», «На воздушном океа-не.. », «В полдневный жар в долине Дагестана. .», «Три пальмы», картины

природы в «Мцыри», в «Демоне» и многое другое.

Но дело в том, что Лермонтов был не «художественный гений вообще» и не только вестник — он был русским художественным гением и

русским вестником, и в качестве таковых он не мог удовлетвориться формулой «слова поэта суть дела его». Вся жизнь Михаила Юрьевича была, в сущности, мучительными поисками, к чему приложить разрывающую

его силу. Университет, конечно, оказался тесен. Военная эпопея Кавказа

увлекла было его своей романтической стороной, обогатила массой впечатлений, но после «Валерика» не приходится сомневаться, что и военная

деятельность была осознана им как нечто, в корне чуждое тому, что он

должен был совершить в жизни. Но что же? Если бы не разразилась пя-тигорская катастрофа, со временем русское общество оказалось бы зри-телем такого — непредставимого для нас и неповторимого ни для кого

— жизненного пути, который привел бы Лермонтова-старца к вершинам, где этика, религия и искусство сливаются в одно, где все блуждания и

125

падения прошлого преодолены, осмыслены и послужили к обогащению

духа и где мудрость, прозорливость и просветленное величие таковы, что все человечество взирает на этих владык горных вершин культуры с

благоговением, любовью и с трепетом радости.

Смерть Лермонтова не вызвала в исторической Европе, конечно, ни единого отклика.

А. С. Пушкин (1799 — 1837). М. Ю. Лермонтов (1814 — 1841).

Но когда прозвучал выстрел у подножия Машука, не могло не со-дрогнуться творящее сердце не только Российской, но и Западных метакультур. Значительную часть ответственности за свою гибель Лермонтов

несет сам. Я не знаю, через какие чистилища прошел в посмертии великий дух, развязывая узлы своей кармы.

Но я знаю, что теперь он — одна из ярчайших звезд в Синклите

России, что он невидимо проходит между нами и сквозь нас, творит над

нами и в нас, и объем и величие этого творчества непредставимы ни в

каких наших предугадываниях».»

Новые, «космические» стихи А. Пушкина и М. Лермонтова приведены в ряде Альманахов, издаваемых Т. П. Потаповой (2).

Сообщаем, что оба великих русских поэта живут ныне со своими

семьями в пятом измерении, А. С. Пушкин — в Городе Света С.-Петербург, 126

где он руководит объединением поэтов, а М. Ю. Лермонтов — в Городе

Света Москва. Оба поэта продолжают писать и издавать свои произведения (2).

ЛИТЕРАТУРА

1) Даниил Андреев, «Роза Мира», «Эксмо», М., 2012, книга VI, гл. 1, Книга Х, гл. 2, стр. 508 — 527.

2) Т. П. Потапова, альманахи «Апрель», № 6 — 18, сайт «Со-Автор», Эзотерика, Интернет.

127

Глава 11

МИССИИ И СУДЬБЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

В предыдущей главе по книге Даниила Андреева «Роза Мира» (1) мы дали описание метаисторического метода Д. Андреева применительно к миссии и судьбам великих русских писателей А. С. Пушкина