Сказки русского ресторана - [8]

Партнёрша, она назвала себя Лялей, оказалась негибкой, незамужней, без малейшего чувства юмора; такие в компании не приглашаются, но неизменно в них оказываются. Басамент уговаривал Лялю остаться и на следующий танец, но её перекрашенные губы изогнулись в такую линию, что он благоразумно отступил, а она, вернувшись за свой столик, сделала вид, что ужасно соскучилась по мужчине, сидевшему рядом с ней, хотя тот давно уже взгляд направлял на даму с другой стороны стола, у которой бёдра, грудь и характер были значительно привлекательней.

Ляле наскучила Америка, она искала лучшее место. Ляля всегда верила в то, что на огромной нашей планете где-то прятался уголок, в котором её поджидало счастье. Центром её маленькой квартиры был большой светящийся глобус, который она приобрела всего за десятку долларов. Судьба ведь именно так и складывается: ехала в церковь воскресным утром, видит, торчит из земли объявление о распродаже из гаража, свернула по стрелке на объявлении, остановилась перед лужайкой, заставленной столиками с барахлом, и на одном из столов — глобус. С тех пор Ляля, затосковав, и пару бокалов вина пропустив, вертела свой глобус и гадала, куда бы ей стоило переселиться. Однажды она прочитала в журнале о городе в Новой Зеландии, который по многим описаниям был именно тем райским уголком, в который она стремилась попасть. Ляля окунулась в туристические книги, дотошно изучая городок Куинстаун, который живописно располагался на берегу бухты Куинстаун и рядом с озером Уакатипу. До чего колоритные горы и бухта! Симпатичные улочки и дома, уютная набережная с ресторанчиками, международный город-курорт, центр приключенческого туризма, каждый год фестивали джаза! Недаром там сняли известные фильмы, такие как «Спасатели», «Уиллоу» и «Властелин Колец»! Иначе, у Ляли возникла мечта, ради которой хотелось жить, и она стала копить деньги на поездку в город Куинстаун.

«Многие дамы непобедимы от того, что их никто не хочет побеждать», — глядя на Лялю, вспомнил Заплетин когда-то услышанную остроту. Сам он пока не участвовал в танцах — пока не сумел наглядеть женщину, у которой бы остро захотелось вдохнуть запах шеи и волос. Но он, тем не менее, не скучал, а с удовольствием наблюдал, как изворачивались другие.

— Видал, как эта в меня втрескалась? — спросил вернувшийся Басамент. — Фу! Насилу отделался.

«Здесь особенно тебя не проверяют, Здесь во всём тебе, как другу, доверяют. Я Америку всегда благословляю. Пистолет куплю, в прохожих постреляю».

Эти слова привели Басамента в такой неописуемый восторг, что стол от конвульсий его зашатался, бутылка едва не опрокинулась, а полные рюмки слегка расплескались. Не прошло и минуты, как лицо его посерьёзнело, нахмурилось, взгляд его стал тяжёлым, значительным, и он медленно проговорил:

— Ты ничего не понимаешь.

— Чего это я не понимаю?

— Ты знаешь, кто я? — спросил Басамент.

Не спрашивать же глупое кто ты? но Заплетин так и спросил.

— Всё, что ты делаешь в Америке, мышиная, копеечная возня, — сказал Басамент, буравя взглядом. — Судьба тебя удачно перетащила в страну фантастических возможностей, а ты их совершенно не используешь. Валяешь такого же дурака, какого вы все валяли в России.

Всё это мог бы сказать лучший друг, да и то, подмигивая и ухмыляясь, и непременно в пьяном виде. А тут ему это серьёзно выкладывал мало знакомый человек. В одном он был прав, но только в одном — в дуракавалянии в России. Но там это было стилем жизни, там дурака валяли многие, а если ты дурака не валял, то тебя называли дураком. Там его много лет учили быть музыкантом, пианистом, преподавателем фортепиано. После музыкального училища он в нём же работать и остался — концертмейстером для вокалистов. Платили немного, стыдно платили, но зато и требовали немного. Расписание было довольно свободным, он должен был появляться в училище всего три раза в неделю, на три-четыре часа в день. Педагоги вокала все были женщины, обременённые либо возрастом, либо болезнями, либо семьёй, либо многочисленными частными уроками, все они с приятной частотой звонили Заплетину об отменах, в основном прикидываясь больными. Да и Заплетин не терялся, создал себе образ обязательного, но хрупкого болезненного интеллигента, тоже сказывался больным, или мама его болела, — которая, честно говоря, проживала в такой дали, что он её подолгу не видел. В какой-нибудь удачный месячишко он не появлялся на работе вообще, а справки от знакомого врача сохраняли его месячный оклад в досадной, но зато гранитной сумме. Там-сям, восполняя свои потребности, он давал частные уроки, но в этом никак не перетруждался, а остальное время растрачивал на молодые известные удовольствия. Так пролетели пятнадцать лет, после чего он эмигрировал.

Потратив в Америке первый год на чёрт знает какие занятия, он решил, что пора впрячь профессию, которой его выучили в России. Набрав учеников фортепиано, он стал разъезжать по их домам. Денег он стал зарабатывать больше, но как же много времени уходило на переезды из дома в дом в городе, размазанном, как каша по тарелке. И сколько напрасных было поездок, поскольку только уже у дверей он выяснял, что студент его болен, что семью пригласили на день рождения, а то и поездка в Дисней-Лэнд, о которой забыли предупредить. Как-то Заплетин подсчитал, что, продолжая так работать, он и при самой полной занятости не сможет прилично зарабатывать. В благословенный момент просветления он придумал один интересный, мало кем испробованный бизнес, который последнюю пару лет приносил ему двести тысяч в год.