Сказки - [96]

По отношению собственно к сказке Перро даже Сентив (стр. 446–449), при всей его склонности рассматривать сказки Перро только как фольклорный материал, отмечает, что текст Перро — текст конца XVII века, и что сказке придан здесь совершенно иной, чем в фольклоре, рационалистический и психологический характер.

Мальчик-с-пальчик

Арне-Андреев, 327 В.

Bolte-Polivka 1, 124–126, № 15.

Anderson II, с. 54–55, № 44.

Сказка принадлежит к числу довольно широко распространенных. Варианты ее известны по всей Европе, на Кавказе, в Сибири, в Малой Азии, на Цейлоне, на Филиппинских островах, в Африке и в Северной Америке. Древнейший известный текст дает именно Перро. Имя Мальчика-с-пальчик включено в данный сюжет, повидимому, из другой сказки (Арне-Андреев, № 700), в которой речь идет именно о похождениях крошечного мальчика (он попадает, например, в желудок волка, пашет с отцом, сидя в ухе лошади, участвует в грабеже и т. п.).

Гюссон[26] видит в герое сказки олицетворение рождающегося света; он теряется в ночной темноте (лес) и убегает с братьями от солнца (людоед), убивающего вместо них своих собственных дочерей — первые лучи зари. Это объяснение принимает также Лефевр (стр. LXXV–LXXVIII); Г. Парис[27] видел в Мальчике-с-пальчик и его братьях изображение созвездия Большой Медведицы; д-р П. Море[28] в семи братьях видит семь дней недели.

Очень остроумное объяснение сказки дает Сентив (стр. 245–318, 347–349; на стр. 319–347 Сентив также рассматривает сказку Арне-Андреев, № 700). Сравнительно с другими сказками сказка о Мальчике-с-пальчик является действительно показательным образцом сказки, возникшей на ритуальной основе. Сентив видит в ней как бы комментарий к обряду инициаций, посвящения юношей. Мы видим в сказке испытание мужества, силы, ловкости, видим прославление уменья расправиться с врагом, избежать опасности и пр.; характерна такая деталь, как уменье находить дорогу — определенное требование к посвящаемым юношам. В частности, одним из признаков зрелости являлось ношение обуви (юноши ходили босиком); отсюда, как полагает Сентив, значение семимильных сапог в сказке. Людоед является изображением врага, может быть — каннибала, противника участников инициаций. [Ср. еще ряд аналогичных соображений в работе С. Я. Лурье. Дом в лесу. Язык и литература, т. VIII, Л., 1932, стр. 159–193; однако С. Я. Лурье не хочет „утверждать, что в этих“ сказках мы должны видеть только комментарий, толькоιέρoξ Λоγо к обряду, хотя, разумеется, и такое происхождение в отдельных случаях весьма возможно“ (стр. 191). Думаем, что это осторожное заключение совершенно правильно.]

Гризельда

Арне-Андреев, 887.

R. Kӧhler. Kleinere Schriften, II, с. 537–551.

Ilse von Stach. Griseldis. 1922.

Käte Leserstein. Der Griseldisstoff in der Weltliteratur. Weimar, 1926.

Сюжет этой новеллы стал знаменитым благодаря Боккаччо, включившему его в состав „Декамерона“ (10-я новелла X дня). Петрарка, восхищенный новеллой Боккаччо, перевел ее с итальянского на латинский язык. Перро, конечно, знал новеллу Боккаччо, но ему известно было также иное изложение того же сюжета (впрочем, также опирающееся на „Декамерон“), а именно дешевое, народное („лубочное“) издание. Он пишет в ответ своим критикам: „Если бы я послушался всех различных указаний, какие давались мне по поводу посылаемого вам произведения, от него остался бы только совершенно сухой и очень простой рассказ; а в этом случае я лучше сделал бы, если бы совсем не трогал его и оставил бы его в голубых листках [лубочных], где он существует много лет“. Известно, например, издание середины XVI века: „Miroier des femmes vertueuses. Ensemble la patience de Grieselidis par laquelle est démontrée l’obéissance des femmes vertueuses“. Lyon, MDXL1. В издании XVII века новелла называется несколько иначе: „Le miroir des Dames, ou la Patience de Griselidis autrefois marquise de Saluces, où il est montré la vraie obéissance que les femmes vertueuses doivent à leurs maris“. От Боккаччо также идет мистерия „Le mystère de Griselidis par personnages“, восходящая к 1395 году.

Сам Боккаччо, возможно, пользовался в качестве источника для своей новеллы устной традицией. Указывают на аналогичный (однако все же своеобразный) сюжет в творчестве Марии Французской (Marie de France. Lai del Freisne, XII век). Однако в устной традиции сюжет „Гризельды“ особенной популярностью не пользуется, и многие тексты, записанные в устной передаче, восходят к Боккаччо. Отметим, между прочим, русский текст (Афанасьев. Народные русские сказки, № 193) и украинский (В. Лесевич. Оповиданя Чмихала. У Львовi, 1903, стр. 179–181, № 24); чешские тексты см. В. Тилле[29], словацкие — Ю. Поливка[30].

Повидимому, приписывать сюжету, Гризельды“ особенно древнее происхождение нет оснований. Лефевр (стр. LXXVIII–LXXIX) заявляет, что „Гризельда“ не представляет мифологического интереса. Правда, А. де-Губернатис (A. de Gubernatis) видит основу новеллы в одном из эпизодов „Магабхараты“ („Mythologie zoologique“ I, стр. 74–75). но связь здесь весьма сомнительна: в „Магабхарате“ речь идет о чудесной жене, муж которой никогда не должен говорить ей ничего неприятного.